Биография вечного дня - [23]

Крачунов, иронично усмехнувшись, кланяется. Нашел время болеть.

— Неподходящий момент, верно? — Полковник словно читает его мысли, и на его квадратном лице появляется непроницаемое выражение. — Чем могу быть полезен?

«Даже не предложит сесть!» — негодует Крачунов.

Он говорит, подбирая самые нужные слова, и зорко следит за тем, какое действие они оказывают на начальника гарнизона:

— Я считаю излишним объяснять вам положение в стране, вы в курсе происходящих событий. Сейчас решается наша судьба, по крайней мере на ближайшие два-три десятилетия. Мы стоим на пороге глобальной катастрофы или…

— Короче! — прерывает его полковник, грея руки над печкой; он слушает гостя с нескрываемым нетерпением и досадой.

«А в этой дыре довольно зябко…» — мысленно отмечает Крачунов и продолжает рваными фразами, по-солдатски:

— Полиции одной уже не справиться… Теперь слово за армией… Только совместные усилия спасут нас от поражения… положат конец вражде… Бездействие сейчас равносильно предательству…

— У меня есть начальство! — снова прерывает его полковник.

Крачунов багровеет от едва сдерживаемого возмущения:

— …Которое заботится лишь о том, как спасти свою шкуру.

— Господин Крачунов, я прошу вас…

— Господин полковник, Болгария стоит над пропастью, Болгария на краю гибели, неужели вам это безразлично?

Полковник Грозданов греет руки над печкой, время от времени вздрагивая от озноба.

— Не хорони́те вы ее раньше времени, — небрежно говорит он. И неожиданно спрашивает: — Что вас ко мне привело?

— Прежде всего — судьба области. Боюсь, опа уже вышла из-под нашей власти.

— Пусть об этом болит голова у начальника Областного управления!

— С позавчерашнего дня он как в воду канул. Ходили слухи, будто он замышляет махнуть в Сербию, к немцам.

Полковник делает неопределенный жест и продолжает потирать руки над печкой.

— Что? — Крачунов таращит глаза.

— Выходит, не такой уж он дурак!

— Я ушам своим не верю! Полковник Грозданов, патриот Грозданов одобряет акт пре…

— Послушайте, Крачунов, мои прежние контакты с вами убедили меня в том, что вы умнее, чем предполагает жалованье, ваше жалованье! Или вы вдруг ослепли, черт побери? На сцену выходят новые силы.

— Коммунисты? — Крачунов вздрагивает.

— Во-первых, я не сказал, что это непременно коммунисты. — Полковник досадливо морщится. — В отличие от множества доморощенных политиков я не считаю, что мы хорошо знаем американцев. Это не то, что мы понимаем под привычным словом «англосаксы», это нечто другое, и будем надеяться, что Европа, послевоенная Европа, в том числе и послевоенная Болгария, найдут с ними общий язык. Англия и Франция не в счет, их песенка спета, так же как песенка Германии.

— Вы полагаете, что Германия…

Полковник зло взглядывает на него из-под косматых бровей.

— Я как-никак военный, и я в состоянии сделать элементарный анализ боевых действий за последние четыре года. Гитлер упустил не только стратегическую инициативу — это произошло еще под Сталинградом, — Гитлер упустил и тактическую инициативу. Его вояки — как бараны, они, Крачунов, способны драться еще год-другой, но война для них давно проиграна, неужто вы этого не усвоили?

Крачунов кивает — да, он давно это понял, и не только умом, но и всеми фибрами своей души, однако до чего становится страшно, когда этот факт формулируют недвусмысленно, простыми и ясными словами.

— А если коммунисты возьмут верх? — цедит Крачунов сквозь зубы.

— Не исключено, — отвечает полковник, потирая руки. — Тогда нам — или тем, кто уцелеет, — не останется ничего другого, кроме как ждать…

— Чего же будете ждать, вы, уце-лев-ши-е?

— Пока случится одно из двух. Либо конфликт между Америкой и мировым коммунизмом — при этом вполне можно будет рассчитывать на реставрацию. Либо окончательно утвердится коммунизм. Его партия станет главной и, может быть, единственной национальной силой… Как все сложится дальше? Увы, дальше может сложиться так, что Болгария не захочет иметь с нами ничего общего — нить раз и навсегда оборвется.

— И вы так хладнокровно все это излагаете?

— Нам остается одно — смотреть на вещи философски.

— Если коммунисты окажутся единственной национальной силой, — с ехидством говорит Крачунов, — если они придут к власти… ха, вам тоже несдобровать!

— Да, красные могут основательно перетрясти командный состав.

— Я имею в виду вас лично. Или вы забыли, какие услуги оказывал нам ваш полк по выявлению и ликвидации этой нечисти?

Полковник отходит от печки и говорит откровенно неприязненным тоном:

— Все, что я делал, я делал по приказу вышестоящего командования.

— Да и мы действовали не без приказа, только, боюсь, такое оправдание нас не спасет…

— Но никаких письменных документов, касающихся тех операций… операций моего полка, не существует. Я был достаточно осторожен и не оставил следов.

— Если нет документов, найдутся свидетели — я один из них.

— Вы пришли меня шантажировать?

Крачунов косится на ближайший стул в надежде на то, что ему предложат сесть, но полковник упорно молчит, хотя взгляд гостя ему понятен.

— Прежде всего, — говорит Крачунов, — прежде всего мне необходимо убежище. Я прошу спрятать меня на территории части, хотя бы на несколько дней, пока…