Биг Сюр - [29]

Так что может быть и прав Миларепа: «Хотя вы, янгстеры новых поколений, обитаете в городах, наполненных обманчивой судьбой, но цепочка истины все же жива» – (и это он сказал в 890!) – «Когда остаешься в одиночестве, не думай о развлечениях города… Лучше обрати свой ум внутрь себя, и тогда обретешь свой путь…Богатство, которое я обрел, это блаженство вечной Пустоты…Здесь, в местечке Йонно Таг Пуг Сент Дзон, торжественная дрожь рева тигрицы напоминает мне о том, что ее жалкие детеныши весело играют… Словно сумасшедший, я свободен от претензий и надежды… Истинную правду говорю тебе… Вот мое сумасшедшее слово… О бесчисленные, на матерей похожие существа, волею мнимой судьбы вы видите мириады видений, и нескончаем поток ваших чувств… Я улыбаюсь… Для Йогов все прекрасно и великолепно!.. В милой тишине этого Благословенного Уголка Небес все своевременные звуки мне приятели… В таком приятном месте, в одиночестве, я, Миларепа, счастливо пребываю, медитирую на освещенное пустотой сознание – Чем грандиознее Подъемы и Падения, тем большую Радость я ощущаю – Чем более странно, тем более я счастлив…»

23

Однако утром (я ведь не Миларепа, который мог голышом сидеть в снегу, а однажды его даже видели летящим) заявляется обратно Рон Блейк с Патом МакЛиаром и его красавицей женой и ей-богу с их милой пятилетней дочуркой, на которую любо-дорого смотреть, когда она, вся звеня и пританцовывая, идет по лугу, чтобы посмотреть на цветочки, и все в этом мучительном человеческом каньоне представляется ей совершенно новым прекрасным первозданным утром в Эдемском Саду – И прекрасное утро живет – Туман, так что мы закрываем ставни и зажигаем огонь в очаге и лампе, я и Пат, и сидим там, отпивая из привезенного им кувшина, разговаривая о литературе и поэзии, в то время как его жена слушает и иногда поднимается, чтобы согреть еще кофе и чая или выходит поиграть с Роном и малышкой – У нас с Патом настроение для серьезных разговоров, и я чувствую тот одинокий трепет в груди, который всегда предупреждает меня: ты действительно любишь людей и рад видеть здесь Пата.

Пат один из, если не САМЫЙ красивый мужчина, которого я когда-либо видел – Странно, что в предисловии к своим стихотворениям он заявил, что его героями, его «триумвиратом» являются Джин Харлоу, Рэмбo и Билли Кид, поскольку он сам достаточно красив, чтобы сыграть роль Билли Кида, такой же красавец брюнет с чуть миндалевидными глазами, какого ожидаешь увидеть с появлением легендарного Билли Кида (полагаю, это не относится к реальной жизни Уильяма Бонни, который, говорят, прыщавый дебиловатый монстр).

Таким образом, мы разражаемся грандиозной всеобъемлющей дискуссией в комфортном сумраке хижины у теплого красного женственного камелька, я шутки ради надеваю черные очки, Пат говорит: «Я, Джек, вчера не имел возможности с тобой побеседовать или даже в прошлом году или даже десять лет назад, когда впервые увидел тебя, помню, ужаснулся, когда однажды вечером вы с Помереем взлетели по ступеням моего дома с косяками в зубах, похожи были на парочку грабителей или автоугонщиков – И ты знаешь, что всю эту издевательскую чепуху, которую против нас сочинили, против Сан-Франциско или битнической поэзии и битников, они написали потому, что многие из нас не были ПОХОЖИ на писателей или интеллектуалов и т. д., вы с Помереем, должен сказать, смотрелись ужасно, уверен, я был не лучше» – «Парень, тебе надо отправляться в Голливуд и сыграть Билли Кида» – «Слушай, я лучше отправлюсь в Голливуд и сыграю Рэмбo» – «Ну, Джина Харлоу тебе не сыграть» – «Я бы лучше хотел, чтобы мою «Темно-коричневую» опубликовали в Париже, знаешь, как подумаешь, что одно твое слово Галлимарду или Жиродиасу может помочь» – «Не знаю» – «Знаешь, когда я прочел твой «Мехико-сити Блюз», я мгновенно преобразился и совершенно по-новому стал писать, ты меня вдохновил на эту книгу» – «Но это не то, что ты делаешь, совсем не то, я прядильщик языка, а ты человек идеи», и так мы говорим где-то до полудня, а Рон то входит, то выходит, пока не отправляется наконец на прогулку на пляж с юными леди, а мы с Патом даже не знаем, что выглянуло солнце, и все сидим в глубине хижины, разговаривая о Виллоне и Сервантесе.

Вдруг бабах, дверь распахивается внезапным рывком, и солнце заполняет комнату, и я вижу Ангела, стоящего в дверях с протянутой рукой! – Это Коди! разодетый в лучший выходной костюм! за ним выстроились в ряд несколько золотых ангелочков, начиная с Эвелин, прекрасной золотой жены, и до самого ослепительного ангелочка Тимми с лучиками солнца, запутавшимися в волосах! – Эта картина так невероятна и удивительна, что мы оба с Патом невольно приподымаемся со стульев, словно в благоговейном трепете, или страхе, хотя я не столько напуган, сколько экстатически потрясен, как если бы мне явилось видение – И вот такой, какой он стоял там, безмолвно и почему-то с протянутой рукой, приняв некую позу, чтобы удивить или предостеречь нас, он так походил в этот момент на Св. Михаила, что прямо невероятно, особенно когда я вдруг осознал, что он на самом деле сотворил, ведь он заставил жену и детей так тихо подкрасться по ступеням крыльца (шумным и скрипучим), по деревянному настилу, легко и на цыпочках, постоять там немного, пока он готовился распахнуть дверь, всех выстроил в ровный ряд, вдруг бабах, распахнул дверь и метнул золотую вселенную в ослепленные таинственные глаза большого хипстера Пата МакЛиара и очень удивленного и благодарного меня – Это напомнило мне случай, когда однажды я увидел целую компанию парочек, крадущихся на цыпочках через нашу заднюю дверь на кухне на Уэст-стрит в Лоуэлле, и вожак шикнул на меня, девятилетнего, застывшего в изумлении, а затем все ворвались к отцу, невинно слушавшему поединок «Примо Картер – Эрни Шафт» по старому радиоприемнику 1930-х годов – Чтобы погудеть от души – Но старомодно подкравшееся на цыпочках семейство Коди разразилось таким апокалиптическим золотом, которое он всегда умудрялся порождать, как например случай, о котором я уже где-то рассказывал, когда в Мексике он очень медленно вел старую машину по изрезанной колеями дороге, и мы были накуренные, и я увидел золотой Рай, да и в другие моменты он всегда казался таким золотым, словно, повторяю, на каком-то ложе в Раю, на золотой вершине Рая.