Биение жизни. Почему сердце – наш самый важный орган чувств - [33]

Возможно, определенную роль играют уши. К этому времени малыш уже может слышать биение сердца матери и шум ее пульсовой волны. Возможно, это и является искомым слабым импульсом, который заставляет сердце ребенка биться в такт материнскому. Если развитие человека рассматривать как непрерывный процесс, разделенный на период до рождения и после, то синхронизацию сердечного ритма эмбриона с ритмом матери можно считать предродовой коммуникацией ребенка с его окружением [74, 75]. Наши первые сообщения мы отправляем, еще будучи нерожденными детьми в материнской утробе! Язык, которым мы пользуемся – это язык нашего сердца, а для меня это – коммуникация между людьми в ее самой фундаментальной, ранней и чистой форме. Когда не два мозга обмениваются информацией, а два сердца.

Будь то синхронное вспыхивание светлячков, стрекот кузнечиков или когда одновременно активируются клетки нашего мозга – здесь везде речь идет о коммуникации и связи, всюду зашифрованы сообщения. Предполагается, что в основе синхронизации сердец лежит особое отношение матери к ребенку. Своими измерениями ученые лишь подтвердили древние знания: матери знают, когда ребенку в их утробе хорошо, а когда плохо. Источником этой особой осведомленности может являться коммуникация посредством сердечного ритма.

То, что ритм задает материнское сердце, – это лишь предположение. Возможно, такт задает орган малыша или же оба сердца стремятся навстречу друг другу в очень точном и синхронном танце. Сердцебиения своего ребенка мать не слышит, но, вероятно, ее сердце воспринимает его (почти с сейсмологической точностью) с помощью сигналов, которые нами пока не открыты. В системах, находящихся в резонансе со своим окружением, малые колебания могут усиливаться до единственной большой амплитуды. Она бывает такой мощной, что от нее обрушиваются мосты, а маленькие волны порой превращаются в громадные. Интересно, многие сердца на такое способны? И как обстояли дела у сердца Якоба?

Он успокоился, затих настолько, что я на какой-то момент испугался, все ли с ним в порядке. С большой осторожностью я начал его осматривать. Тогда он зашевелился и схватил мой мизинец, как будто желая поздороваться. И снова закричал. Но не так сильно, как прежде, и теперь его крик был похож на хныканье. Возможно, что-то подсказывало ему, что разделение с матерью смертельно опасно. Ему требовалась защита, тепло и питание, а не холодный стетоскоп на груди. Но ведь он был не один. Его мать лежала рядом и с нетерпением ждала, когда я закончу осмотр. И когда ей, наконец, позволят прижать к себе сына.

– Якоб, теперь тебе можно к маме, – сказал я и передал новорожденного сияющей женщине.

Она сдула со лба челку и положила младенца к себе на живот. Его лицо порозовело, он задышал спокойнее, больше не кряхтел. Он находился в безопасности и чувствовал это. Лежание на животе матери называется «контактом кенгуру». Этот контакт кожи с кожей – лучшее средство для матери и новорожденного. Температура тела, дыхание и сердечный ритм снова подстраиваются друг под друга.

Универсальный клей любви

Связь матери с ребенком – это самые тесные отношения, какие только бывают в жизни. В сфере естествознания и психологии это называется воссоединением (или «бондингом»). А бондинг – это то же, что и склеивание. То есть родители, а прежде всего мать, склеены со своим ребенком. Ученые избегают слова «любовь». Возможно, потому, что оно слишком мощное, а в его значении скрыто множество нюансов. Исследователи предпочитают определения, поскольку с их помощью можно разделить бесконечно сложный мир на маленькие и довольно простые понятия. В мире науки родители не любят своих детей – они с ними склеены.

Клей состоит преимущественно из определяющих поведение генов и разных гормонов. Самым опьяняющим ингредиентом в этом волшебном зелье является гормон любви окситоцин. На протяжении почти сотни лет считалось, что окситоцин вырабатывается только в мозгу. Но уже несколько лет мы знаем, что гормон любви выделяет и сердце, и причем в довольно внушительных дозах [76]. Он отвечает не только за то, чтобы наши сердца начали биться, но и за то, чтобы они продолжали развиваться и стали, наконец, большими и сильными. Поэтому крошечное сердечко малыша-эмбриона производит даже больше окситоцина, чем сердце взрослого человека. Окситоцин в сердце действует независимо от влияния мозга. Не исключено, что этот орган даже может выделять гормон любви вместо мозга, если его производство в неронах ограничено [62, 77]. Меня эта мысль очень тронула: что бы мы ни называли любовью, органом любви с чисто биологической точки зрения является не только мозг, но и сердце. Поскольку гормон любви влияет на наши чувства, поведение в паре и выбор партнера. Он служит не только стартером для двигателя жизни, но и соединяет нас с другими сердцами. Но делает он это гибко, а не при помощи клея. В этом большая разница. В нашем сердце за каждым напряжением следует расслабление, а в природе за каждым соединением – расставание.

Чем ближе день родов, тем больше окситоцина выделяет мать, и это пробуждает ее материнское сердце [78]. Одновременно с этим детское сердце также производит все больше окситоцина. И тут происходит нечто безумно интересное. Это сладкое гормональное опьянение, этот кайф приводит к тому, что они оба готовы друг друга отпустить. Высокий уровень окситоцина запускает механизм схваток! Разве это не поразительно и не преподает нам урок о мудрости природы? Любовь – это также способность отпустить кого-то на свободу, когда наступает нужный момент. Поэтому окситоцин заслуженно называют гормоном любви. Он склеивает и дарит свободу и пространство для самостоятельных вдохов. Так же, как и в сердце, и в любых колеблющихся биологических системах, за напряжением следует расслабление.