Библиотека плавательного бассейна - [31]
— К сожалению, трудно сказать с уверенностью. Хотя не исключено.
— Выходит, — сказал Руперт, задумчиво посмотрев на меня, — почти все люди — гомосексуалисты, да? Парни, конечно.
— Мне и самому иногда так кажется, — нерешительно ответил я.
— А дедушка?
— Боже упаси! Нет, конечно, — возмущенно сказал я.
— А я? — не унимался Руперт.
— Рановато еще судить, старина. Впрочем, вполне может быть.
— Вот здорово! — завизжал он, снова принявшись стучать пятками по дивану. — Значит, я смогу переехать к тебе!
— А тебе бы этого хотелось? — спросил я. Его слова доставили мне огромную радость, но скорее как дяде, чем как гомосексуалисту. Впрочем, преклонение Руперта перед голубыми и его невинная, оптимистическая увлеченность этим вопросом восхищали меня даже несмотря на то, что их причина и цель оставались неясными.
От необходимости сексуального анализа следующего комплекта снимков — сделанных на балу Общества Оскара Уайльда — меня избавил звонок в дверь. (В том году были рекомендованы костюмы для «работорговли», и вид толпы, преимущественно состоящей из разодетых в пух и прах натуралов, участвующих в гомосексуальной оргии, вызвал бы путаницу в формирующемся детском представлении о распределении ролей.)
Вместо Филиппы приехал Гавин.
— Весьма сожалею, Уилл, — сказал он. — Он очень надоедлив?
— Ничуть, Гавин. Входи. Мы только что беседовали о гомосексуализме.
— Этот вопрос его сейчас очень интересует, хотя он не имеет ни малейшего представления о том, что это такое… правда же? Наверняка это влияние властной мамаши с ее собственническим инстинктом. Впрочем, чем бы дитя ни тешилось… В его возрасте я был завзятым трансвеститом. Но это, кажется, и помогло мне выбросить подобные мысли из головы, — поспешно добавил он.
— Удивительно, что властная мамаша позволила тебе за ним заехать, — признал я.
— У нее голова побаливает, — сказал Гавин таким тоном, будто это известный эвфемизм.
Отец с сыном встретились спокойно, как ни в чем не бывало — мы с Гавином продолжали приятную беседу, не обращая внимания на малыша.
— По крайней мере эта маленькая эскапада избавила нас от необходимости ужинать у Салмонов. Этот Салмон — просто невыносимый тип, хам ничтожный. Позвоню-ка я, пожалуй, Филли, если можно.
— Да, конечно. — Телефон был в спальне. — Но ты ведь мигом до дома доедешь. — Я попытался скрыть тот факт, что внезапно передумал. — То есть, если тебе так уж нужно, звони…
— Спасибо. Где телефон?
— Ах да, сейчас покажу. — Гавин пошел следом за мной через прихожую, и у двери в спальню я, крайне встревоженный, обернулся и неестественно легкомысленным тоном обратился к нему: — Наверно, хочешь доказать матери малыша, что я веду себя как достойный доверия дядюшка — не совращаю его и не приучаю к опасным наркотикам.
Гавин вежливо улыбнулся мне, решив, что не понял шутки.
— В общем да, но еще надо сказать пару слов нашему беглецу, прежде чем он поедет домой, где будет съеден живьем.
— Ты уж постарайся его спасти, — пробормотал я. — Значит, хочешь предупредить жену, что немного задержишься.
— Совершенно верно.
Я задумался о том, как бы мне всё это предотвратить.
— Хорошо, — сказал я, кивнув, решительно открыл дверь и вошел в спальню.
Туда вообще было неудобно приводить постороннего человека. Я сразу почувствовал, что комната давно не проветривалась и провоняла носками и спермой, чего Крофт-Паркеры никогда не допустили бы в своей спальне, обставленной в стиле эпохи Регентства. На стульях и на полу валялось грязное белье. Дверцы платяного шкафа были открыты.
Именно это встревожило меня больше всего: я предполагал, что Артур сможет спрятаться только в шкафу. Входя в спальню, я уже был готов к тому, что он просто-напросто сидит там — или стоит — и ждет. Гавин был бы удивлен, однако вряд ли этот факт показался бы ему необычным. Он счел бы странным лишь то, что я его не предупредил. Но это предупреждение было бы сродни предательству. Я показал Гавину телефон — на тумбочке возле кровати. Занавески были задернуты, как всегда, но я зажег верхний свет, и, поскольку пуховое одеяло было смято и брошено на пол в ногах кровати, на зеленых простынях и подушках отчетливо виднелись пятна, свидетельствовавшие о безнравственности и бесстыдстве. Гавин предпочел звонить стоя.
Я побрел в прихожую, где стоял Руперт, на чьем лице отражались самые ужасные предчувствия.
— А этот парень… — громко сказал он, удивленно подняв брови, и тут же закусил нижнюю губу, к которой я приложил палец, дав мальчику знак молчать. Расстояние между кроватью и полом не превышало двух дюймов. Артур наверняка прятался за занавесками.
— Спасибо, Уилл, — сказал Гавин, с несколько удивленным видом выйдя из комнаты.
— Всё нормально? — крайне небрежным тоном осведомился я.
— Мы немедленно уезжаем, молодой человек.
Я проводил их до выхода из квартиры.
— Спасибо, Уилл, — повторил Гавин. — До скорого. Непременно заходи как-нибудь…
Он по-братски положил руку мне на плечо.
— Пока, Рупс, — сказал я, ожидая своего обычного поцелуя, но удостоившись лишь рукопожатия — которое, однако, расценил как свидетельство более близких отношений.
