Библиотека плавательного бассейна - [22]
— Чарльз, вы должны познакомить меня с вашим гостем.
— Его зовут Уильям.
Я протянул руку, и Стейнз на удивление крепко ее пожал.
— Мы прекрасно поладили, — добавил Нантвич.
— Не волнуйтесь, мой дорогой, я не внесу никакого разлада. Рональд Стейнз, между прочим, — сказал он мне. — Через «е».
Не рискнув спросить разрешения, он пододвинул к нам кресло и сел.
— Как же вы подружились с Чарльзом? — спросил он. — Я уверен, что Чарльзу известна какая-то страшная тайна — он пользуется необыкновенным успехом у ragazzi[30]. То и дело берет на буксир какого-нибудь очень красивого юношу.
Я всегда с жадностью слушал подобного рода речи — из тщеславия — и с удовольствием позволял старикам выражать свое ничем не грозящее восхищение.
— Вам чертовски повезло, что у него нет с собой фотоаппарата, Уильям, — сказал Нантвич. — Он моментально заставил бы вас раздеться и намазаться детским маслом.
В этих словах мне послышался намек на некую длительную, прочную связь — намек, сделанный от ворчливого третьего лица.
— А ведь я ваши фотографии видел, Уильям, — вспомнил Стейнз. — Один снимок наверняка сделал Уайтхейвен, я не ошибся?.. Узкие плавки, задумчивые голубые глаза, скрытые полоской тени? Этот молодой человек очень талантлив, хотя некоторые его работы, возможно, слегка… непристойны. Но не эта, заметьте. Я видел ее на одной нью-йоркской выставке… Знаю, снимков было несколько, но это в прошлом году, на какой-то бывшей скотобойне в Сохо…[31]
— Он внук Беквита, — сказал Нантвич, словно желая омрачить перспективы, которые мысленно обрисовывал Стейнз.
— Ну конечно! — воскликнул Стейнз необычайно снисходительным тоном. — Как интересно! — и отвернулся, изобразив внезапную потерю интереса. — Мой дорогой, я сделал несколько снимков, которые вас восхитят. Ничуть не удивлюсь, если они восхитят и Уильяма — конечно, я и сам восхищаюсь. Это новое направление — во всяком случае, довольно новое, отчасти религиозное, созданное с большим настроением. На одном снимке — нечто вроде sacra conversazione[32] между святым Себастьяном и Иоанном Крестителем. Юный натурщик, изображавший Себастьяна, едва не расплакался, когда я показал ему фотографию — так она восхитительна.
— А как вы стрелы воткнули? — перебил я его, вспомнив, как нелегко пришлось Мисиме[33], когда он позировал в образе Себастьяна для автопортрета.
— Нет, без стрел, дорогой. Это еще до мученической смерти. Он ничем не пронзен. Но на снимке выглядит готовым к смертным мукам, этого мне удалось добиться.
— Как же тогда определить, что это Себастьян? — язвительно спросил Нантвич. — Ведь треклятого Себастьяна можно узнать только по тем чертовым стрелам, которыми его задница утыкана.
Это критическое замечание казалось справедливым, но Стейнз пропустил его мимо ушей.
— А Крестителем вы просто залюбуетесь, — продолжал он. — Юный итальянец — между прочим, грузчик со «Смитфилда»[34]. Более зрелый святой, чем те, к которым, наверно, привыкли зрители, очень привлекательный и довольно волосатый. Вы интересуетесь фотографией?
— Да, пожалуй, — ответил я, — но неважно в ней разбираюсь. Я делал снимки, когда учился в Оксфорде, но, по-моему, они ничего особенного собой не представляют.
— Берегите их, Уильям, берегите! — предупредил он. — Никогда не рвите фотографии, Уильям. Это частица жизни, запечатленная навечно. Если вы прославитесь, в чем я ничуть не сомневаюсь, людям захочется их увидеть. Я и сам нынче снова популярен, и, уверяю вас, у меня всё купят. Честно говоря, за последнее время я продал кучу старья, но людям из «Кристиз»[35] всё это нравится. Видите ли, я в некотором роде фигура временная, зависящая от капризов моды. Бывает, предложишь фотографии для продажи с аукциона и обнаруживаешь, что тебе передается аура знаменитых имен. Составитель аукционного каталога назвал меня «непризнанным мастером послевоенной британской мужской фотографии». Сейчас я, знаете ли, немало выручаю за свои работы. Но с другой стороны, поверьте, из-за этого я ужасно страдаю, мне очень хочется забрать все снимки назад.
— Я сказал Уильяму, что ему следует побывать у вас в студии, — заявил Нантвич.
— Ну конечно, мой дорогой. Вот освобожусь немного и буду страшно рад вас видеть. A ce moment[36] мне нужно закончить очень тяжелую работу, а потом — милости прошу. Как знать, может, я сделаю несколько ваших небольших портретов — в одежде, разумеется. Думаю, с вами у меня получится интересный сюжет. У вас типично английская наружность — золотистые волосы, румянец, длинный прямой нос. И все же мне не по душе анонимные портреты в стиле вашего знаменитого Уайтхейвена. Меня привлекает изучение характера.
Уже во второй раз возникло такое чувство, будто меня оценивают с профессиональной точки зрения.
— Ну что ж, посмотрим, — сказал я, радуясь новой возможности позировать, но отнюдь не желая действовать наспех и быть втянутым в какое-нибудь сомнительное дело.
— Ну, и как продвигается очень тяжелая работа? — подозрительно небрежным тоном спросил Нантвич.
