Безжалостный - [34]

— Никогда раньше не была среди детей?

Я так ей благодарна, что чуть ли не взрываюсь слезами. Я еле сдерживаюсь и выдавливаю смешок, сухо кивая.

— Это очевидно, да?

Она усмехается, прижимая Нелли к своей груди.

— Это нормально. Не каждый создан быть матерью.

Это больно. Так больно, что, кажется, я не могу дышать.

— Где ванная? — спрашиваю хрипло.

— Прямо за углом, — Марго указывает, наклоняя голову.

Тяжело удержать себя от бега, но мне удаётся это, и я в спешке прохожу мимо Дженсена, расставляющего груду маленьких тарелок на столешницу. Он хватает меня за руку, останавливая мой побег.

— Ты в порядке?

— Ммм. Отлично, — я не смотрю ему в глаза и быстро освобождаюсь от захвата. В ванной я включаю холодную воду и позволяю ей без остановки бежать по моим рукам и запястьям, пока пальцы не начинают неметь.

Тяжело опускаюсь на пол, позволяя глазам закрыться. Когда это перестанет ранить так сильно? Когда попытки держать на руках другого ребенка не будут ощущаться так, будто я предаю Калеба? Будто я пытаюсь забыть его? Заменить?

Я не хочу больше быть такой, но я не знаю, как быть другой.

29

Дженсен

Поездка на машине обратно домой проходит в абсолютной тишине. Холланд погрузилась в свои мысли, как обычно, и последние несколько минут я не могу вырваться из собственных размышлений. Когда мы прощались с отцом, он притянул Холланд к себе и сказал ей слова, которые я прокручиваю в голове снова и снова.

«Мои глаза могут не видеть, но мои уши в отличном состоянии. Я распознаю ложь, когда слышу её. Я также распознаю печаль — у неё своя, особенная нотка. Держи это в уме, когда вернёшься в следующий раз. И я действительно ожидаю твоего возвращения».

Холланд не ответила, не подтверждая и не отрицая его слова. Я всегда знал, что есть что-то, что сломило эту женщину, и это то, что изначально привлекло меня в ней. Но за последний месяц я был так увлечён ею, что каким-то образом умудрился забыть об этом. За невообразимой красотой, отличным сексом и мозгами, скрывалась её сломленная натура.

Я понятия не имею, от какой лжи говорил отец Холланд отказаться, и мне следовало бы опасаться, но нет.

Всё, о чём мне хочется позаботиться прямо сейчас − это о том, как сделать эту женщиной цельной. Я хочу быть человеком, который заставит Холланд забыть, что она несчастна.

Нахрен. Я хочу быть единственным, кто прогонит её печаль.

Я останавливаюсь на парковке у дома Холланд и выключаю зажигание. Раньше я не был в её квартире и хочу исправить это прямо сейчас. Я приглашу себя сам, если она этого не сделает самостоятельно.

— Ты поднимешься? — спрашивает она с удивлением.

— Да, — я не даю Холланд возможности поспорить со мной по этому поводу и, открыв пассажирскую дверь, выхожу из машины. Она берёт предложенную мной руку, и я позволяю ей вести меня по огромному количеству ступенек в маленькую квартиру на чердаке.

Говоря «маленькая», я имею в виду комнату, в которой находится кровать, два кресла, холодильник, выглядящий так, будто прибыл прямиком из 60-х — маленький, с зеленоватым оттенком, а также здесь раковина, плита с двумя конфорками того же оттенка, что и холодильник, узкая книжная полка и дверь, ведущая в ванную комнату, не достаточно большую даже для ванной и вмещающую только душ, туалет и раковину с подставкой. Я поворачиваюсь кругом и вижу всё помещение. У неё даже нет телевизора. Здесь только одно окно, круглое и миниатюрное. Оно выглядит так, будто даже не открывается.

Мой первый порыв — собрать барахло Холланд и унести её задницу к себе. Она заслуживает лучшего, чем это. Требуется огромное самообладание, чтобы сдержать своё желание.

Холланд скидывает свои простенькие шлёпки и стаскивает джинсы. То, как она выглядит только лишь в паре розовых хлопковых трусиков и майке, заставляет окружающее меня пространство исчезнуть. Я срываю очки с лица, оставляю их на книжной полке и делаю несколько шагов, что разделяют нас.

Холланд покусывает губу, пока расстёгивает мою рубашку. Верный знак, что у неё есть накипевший вопрос, но по своему обыкновению, она не задаёт его. Я хочу знать, что у неё на уме.

— Что? — выпаливаю я.

Её взгляд перемещается вверх к моему лицу.

— Я просто думала о твоём отце.

— Вау, — выдыхаю я. — Я тебе уже наскучил?

Она смеётся, сдергивая рубашку с моих плеч, и скользит губами по моей груди. — Он всегда был слепым?

— Нет, — отвечаю я. — Это состояние. Болезнь. Пигментный ретинит. Клетки в его глазах мертвы. Это был долгий, медленный процесс, забиравший всё больше и больше его зрения, пока ничего не осталось.

— Это болезненно?

— Сначала были головные боли, небольшое головокружение, ничего слишком плохого. Но не глаза причиняют ему боль сейчас, — объясняю я. — Предполагалось, что витамин А поможет замедлить потерю зрения, но его употребление в больших количествах погубило печень.

— Мне жаль.

Я киваю в ответ, готовый сменить тему.

— Я просто думала, — начинает Холланд мягко, — о твоей скопофилии. Как это всё, возможно, связано, — она смотрит на меня сквозь свои густые ресницы, и её вопрос ясен.

— Ты думаешь, что всё обо мне выяснила, да?

— Да, — искренне отвечает она. — Я только не могу разобраться во всей этой ситуации со связыванием женщин.