Безвременье - [9]

Рассказчик, от лица которого ведется повествование, совершенно неожиданно и для себя, и для читателя в ходе мистической инициации просыпается, получает опыт осмысленной жизни. Его проводником в новый мир, паче всякого чаяния, становится главный герой произведения. Так находит объяснение прозвище «чёрный ангел», которым в первых строках поэмы его награждает автор.

Инициация (а это трудно назвать иначе) повествователя происходит без какой-либо подготовки, предуведомлений, как-то буднично. Речь, судя по тексту, идет именно о гностической традиции и для автора, очевидно трезвомыслящего и далекого от эзотерики, этот опыт остаётся чем-то необъяснённым, до конца не переработанным, неосвоенным.

Впрочем, это обыденное недоумение вновь обращённого: что делать с открывшимся знанием, будто пришедшим из ниоткуда, но тем не менее переживаемым достовернее, убедительнее и предметнее, чем собственное существование? Нам новый опыт автора и рассказчика (в поэме они часто сливаются) именно этим и интересен – немного наивной (а другой и быть не может) попыткой описать словами неизъяснимое.

Понимание (это вернее, чем слово «знание») описывается автором так:

Не вдаваясь в хитрые детали,

я скажу лишь, что за пять минут

я узнал так много, что едва ли

сто веков в свои кресты вожмут…

Не в земной и не в телесной власти

рассказать о той бескрайней силе,

но пытаться буду бесконечно

хоть в золе, хоть в слякотной могиле.

Здесь рассказчик только начинает понимать, что и он сам является проводником сокровенного знания, что оно уже растёт в нём и ищет выхода, поскольку внутреннее стремление к всеохватывающей и всеосознающей жизни и есть частица того внутреннего напряжения, витальности, которая составляет движущую силу Вселенной, ведущую её от первозданного хаоса к высшему порядку, к Абсолюту, не только мыслимому, но и, возможно, достигаемому на восхождении по бесконечной лестнице вверх. С этим знанием следует и стоит жить.

Дмитрий Невелёв

Стихотворения

Встреча

Не оборачивайся, не ищи никого за спиной.

Это я говорю.

Это ты говоришь со мной.

Ты всё правильно слышишь —

под строчками твои мысли. Твои слова,

как под кожей, под ребрами

пульсируют почками,

набухая к весне,

изгибаются как трава,

прорастая сквозь землю

лютиками-цветочками.

Если ты здесь задержался, знай —

я тебе внемлю.

Я и сам много раз находил такие слова,

словно лаз в кустах между пышных фраз,

между лживых эпитетов.

Ты идешь на свой голос, видя то,

что я видел прежде.

Видя то,

что мы видим вместе,

спустя лет двести.

Секрет пророка

Какое время ни возьми —

всегда кончается эпоха.

И оттого живётся плохо,

и много суетной возни.

А если нам от звеньев тех

времён немного отдалиться,

то выясняется, что длится

цепь одинаковых потех.

Она одна – от время оно.

Одна за все, одна на всех.

Всегда предчувствие конца,

как предначертанность начала,

земных пророков удручало

лукавой колкостью венца.

Апоэтичное

Туманы, выси, лютики в стихах

лелеют плоть, как фиговы листочки.

На вывихах из «ха» выходят «ах»

и волосками прорастают строчки.

Коль чувствам праведным предписано звенеть

в укор цинизму шуток безвременных,

щелчок строки не должен гнать как плеть

рабов возвышенноколенопреклоненных,

ползущих по Москве ли, по Перу,

по сорок лет петляя по пустыне.

Поэзия подобна комару

без имени, родившемуся в тине

чумных веков, проказистых болот,

ландшафтов лунных, марсианской топи,

запястьям острострелых позолот

и устрицам в малиновом сиропе,

скрипящим там, где скука вялит бровь

девицы, отслужившей слизь созданья.

Поэзия – комарная любовь

к венозной коже, первое касанье

с искусом истины, скребущей словно зуд

земных страстей под листьями распутиц.

И запах прений, как священный суд,

в распахнутые окна льется с улиц.

Смысл жизни

Итак, земля опять

тревожит наше зренье.

Переполох людской

Шекспиру помешал

сонет закончить в срок.

Так может этот шар

с их мировой войной

стереть?!

Ан Моцарт ловит ноту…

11 сентября

Поэтический штамм.

Близнецов и взорвали за то,

чтобы рифмой стеклянной

железобетонное небо

не дробили в стрекозьем,

квадратно-экранном зрачке.

Близнецов и взорвали за то,

что, не ведая срама,

нам морта́ли сальто́

и сортами мальтийских крестов

переплавили в радугу

каплей бензина полу́жью,

по забвенью земли

и сведению к точке небес.

Близнецов и взорвали за то,

что из колбы исчез

поэтический штамм,

обнуляющий мысль до начала.

Близнецов и взорвали за то,

что земля означала

путь единственный свой

по никем неведо́мой оси.

Слово – Слову в лицо!

Близнецов и взорвали за это.

Сумрачная зона

Изобретая область тьмы,

вы открываете для света

то, что, наверное, должны

скрывать по логике сюжета.

Литература

Литература с бахромой

торшера или абажура,

у строгой дамы, за стеной…

Литература.

Я к ней на сахар и на чай

крадусь и, словно невзначай,

касаюсь кончиком сандали

узорной кованной педали

машинки «Зингер» под столом.

Я вижу, как она углом

шпионски скошенного глаза,

очки возвысив надо лбом…

Все остальное прячет ваза

с конфетами и толстый том.

Я точно знаю – это сказки!

И вот уже с набитым ртом

липучих шеек, хрустных мишек

я в мире бабушкиных книжек

пропал, не ведая о том…

1001 ночь

Тысяча и одна ночь —

меньше трех лет.

С востоком всегда непонятно

где договорено – где нет.