Безутешная плоть - [79]

С одной стороны из земли торчат худосочные призраки – на самом деле кукуруза. Спереди и сзади, как мишура поп-звезд, слюдой, кремнием и кристаллами блестит земля. За годы, что ты не была здесь, здешние горы полысели, как голодающие старики. Чуть дальше насупленными бровями хмурится серый гранит Ньянги. Ты задерживаешь дыхание, здороваясь со стражами твоего прошлого, отгоняя сожаления об обстоятельствах, которые привели тебя сюда, как и о том, что ты делаешь. Ты выкручиваешь руль, объезжая канаву, и заставляешь себя сосредоточиться. Перекатываются продукты в багажнике. Предвкушая эффект, которой произведут подарки, ты настраиваешься на предстоящую встречу.

В деревне больше домов, чем осталось у тебя в памяти. Когда ты едешь мимо, дети с приплюснутыми носами сползают с грядок, где растут земляные орехи и тщедушные тыквы. Сверкая мозолистыми подошвами, они бегут за тобой и хором кричат:

– Мауйя, Мауйя! Мауйя не-Ма-зи-да! Ты приехала! Добро пожаловать, ты приехала на «Мазде».

Солнце палит клоки их волос. Мальчишки танцуют, ноги их сереют от пыли, что стекает с колес твоей машины. Она, мерцая, клубится над землей и у детских ног. Мелькают пальцы. Извиваются руки. Следом за тобой топают маленькие ноги.

Ближе к дому, у общего крана рядом с семейным колодцем, подростки колотят друг друга банками с растительным маслом и ведрами с пестицидами, пихаются локтями. «Мазда» грохочет мимо дерущихся.

– Кто это? – кричит девочка, отвлекаясь от драки.

– Мурунгу, – отвечает другая.

– Нет, это человек. – Первая оборачивается, чтобы лучше рассмотреть машину. – Э-э, да еще женщина.

– Какая разница. Денег, денег, дай нам денег! – кричит тощий мальчишка, отшвырнув ведро с водой и бросаясь на дорогу.

К нему присоединяются друзья, пополняя детский эскорт.

Ты часто мечтала об этой минуте. Ты готова. На пассажирском сиденье рядом с тобой огромный пакет сладостей. Парой конфет ты подкрепилась по дороге. Теперь зачерпываешь целую пригоршню. Ириски, эклеры, леденцы летят в окно, и позади машины опять начинается драка.

* * *

Возле отчего дома спят собаки. Разбухшие языки вывалились на землю. Собаки тяжело, мелко дышат, ребра раздуваются, как капюшон кобры, но мягкие колебания не мешают мухам, жужжащим над собачьими язвами. Ни один пес не тявкает на колеса «Мазды», не лает, предупреждая хозяев. Машина останавливается под старым манговым деревом, теперь оно скривилось и поникло, а десятилетиями стояло на страже семьи, бдительно следило за приездами и отъездами.

Когда стучит дверца машины, одна собака на секунду открывает глаз, шевелит ухом, пару раз ударяет по песку хвостом и снова впадает в забытье. Никого нет, ты опять открываешь дверь и нажимаешь на клаксон. Тут собаки подбегают и обнюхивают колеса.

Наконец из-за амбара, вытянув шею, выглядывает женщина.

– Эво! Свикай![52] – окликает она, совершенно тебя не узнав.

Ты долго моргаешь.

– Май, – говоришь ты, настолько потрясенная, что забываешь подойти к ней.

Она в несколько раз меньше, чем ты ее помнишь, даже кожа, кажется, съежилась вместе с ней, правда, каким-то образом сохранила общую массу, так что либо свисает, либо раздалась, как у толстокожего животного.

– Май, – повторяешь ты.

Ты понимаешь, в том, что мать тебя не узнала, для тебя ничего хорошего нет, и быстро проходишь вперед, чтобы она не успела сказать ничего неприятного.

– Май, я вернулась. Я приехала.

С этими словами ты опускаешься перед ней на колени.

Мать, готовясь к помолу, отделяет кукурузные зерна от початков. Очищены всего несколько. Еще один в ее руке весь в зернах, кроме пары вынутых рядов. Полиэтиленовая пленка рядом с ней завалена нетронутыми початками. Плетеный поднос на коленях почти пуст. Она думает о другом, не о том, что делает. Ты помогаешь ей поставить поднос на землю. Помощь не нужна, но мать позволяет себе помочь и на мгновение кладет тяжелую голову тебе на шею. Выпрямившись, она снова становится женщиной, которая тебя вырастила.

– Эво, Тамбу, – здоровается она с тобой. – После стольких лет. Много лет прошло, правда? Если бы матка приняла, губы сказали бы, что ты бог весть откуда, просто странница, приехала в гости. Только матке виднее.

Ты сглатываешь отчаяние, улыбаешься и снова обнимаешь ее. Терпение – и оружие, и победа. Часто ты им пользовалась в жизни? Будь что будет, догадываются местные или нет, но скоро ты станешь королевой деревни.

– Пойдем в дом, ребенок, – смягчается мать, почувствовав резкость в своих словах.

Опираясь руками, она осторожно становится на колени. Пальцы скребутся о землю, как когти. Суставы толстые, будто луковицы для посадки. Держась за доски амбара, мать встает, содрогаясь всем телом.

– Тебе некому помочь, Май? – спрашиваешь ты, поддерживая ее за плечо.

– Некому помочь? А ты разве никто? – огрызается она.

Ты просовываешь руку ей под мышку. Она наваливается на тебя.

– Ладно, угали еще сделаю, – смягчается Май, когда боль в суставах чуть отпускает. – Очень больно заниматься кукурузой и доить. И огород. Благодарю Бога, что твоя сестра Нецай прислала мне девочек. Они готовят и убирают. Ходят за водой к колонке дальше по улице и стирают в реке. – Консепт, Фридом, – зовет она, когда во двор входят две девочки, неуклюже удерживая на голове большие охапки веток.