Безутешная плоть - [80]

Они кидают ветки на подставку возле кухни и, украдкой бросая на тебя косые взгляды, подходят, сцепив маленькие пальцы и натыкаясь друг на друга.

– Как вы ходите? – ворчит Май. – Вы должны бегать. Это ваша мать. Та, у которой две ноги. Ее так долго держали в Хараре, что мы уже думали, будто с ней что-то случилось. Это ваша майгуру, Тамбудзай, та, что приехала раньше вашей матери.

Девочки хихикают и ускоряют шаг. Вы обнимаетесь. Когда ты отходишь, чтобы рассмотреть их, тебя поражает семейное сходство. Хочется прижать их к себе, наобещать всякой всячины, что их жизнь никогда не будет похожа на твою, что не нужно будет, как их матери, идти на войну. Ты стоишь как вкопанная, зная, что, только неуклонно двигаясь вверх, сможешь превратить свои желания в обещания, которые тебе удастся сдержать. Девочки робко улыбаются.

– Мозамбийки, – пренебрежительно бросает Май.

Племянницы опускают головы.

– Это мы в войну поняли, – равнодушно продолжает мать. – Пока одни воевали, другие рожали. Правда ведь, мозамбийки?

Девочки жмутся друг к другу.

– Разве мать родила вас не за границей? – продолжает сипеть Май. – Когда все считали, что она воюет? Как можно воевать с одной ногой? Что она могла там навоевать? Чего удивляться, что мы до сих пор так живем, когда все только этим и занимались, что бы нам ни твердили.

– Мы родились в Мозамбике, – кивает Консепт, старшая. Она ухмыляется, как дети, недавно ставшие подростками, когда их все еще обижают. – Чего все время говорить. Те, кто родился в Мозамбике, вернулись, как и остальные.

– Если бы я знала… – Мать грозит кулаком истории твоей страны. – Если бы я знала, что творится в Мозамбике, моя дочь не потеряла бы ногу. За что? Вот за это? Ни за что!

– Ты звала, Мбуйя? – спрашивает внучка, мягко меняя тему.

– Никого я не звала. Ничего не случилось, – пожимает плечами Май и поворачивается к кухне. – Я в дом. Девочки, покажите тетке, куда идти. – Голос становится тоньше. В словах пульсирует тревога, которую она не может скрыть. – Если что-то надо перенести, тетка вам скажет, возьмите.

И мать направляется к кухне.

Ты ведешь племянниц к машине и снимаешь с заднего сиденья брезент. Разлетается пыль. Ты даешь ей осесть в легкие. Радости не осталось никакой. Девочки хмуро, уныло несут продукты в главный дом.

* * *

– Перенесли продукты? – спрашивает Май, когда вы присоединяетесь к ней на кухне.

– Да, Мбуйя, – осторожно кивает старшая, Консепт, устраиваясь на тростниковой циновке слева от входа, где вы все топчетесь, поскольку вы женщины.

– А где Баба? Как он? – спрашиваешь ты.

– Нормально. Масло? – уточняет Май.

– Масло! – подтверждают внучки.

– Свечи?

– Тоже, – кивают девочки.

– Аккуратно перенесли маргарин?

С минуту она думает только о необходимых продуктах, которые могли не привезти, и ее глаза коротко вспыхивают, но тут же гаснут.

– Наконец-то, Тамбудзай, – тихо сопит она. – Ты перестала поедать все в одиночку. Вспомнила, что у тебя есть семья. Мы чуть не умерли с голоду, пока ждали.

– А Дамбудзо? – спрашиваешь ты. Твоя злость на колкости матери так слаба, что ты сама ее не замечаешь, продолжая улыбаться. – Ты что-нибудь слышала о своем последыше? Твой сын шлет посылки домой из Америки?

– Из Ирландии, он сейчас в Ирландии, – говорит мать, будто это служит объяснением. Вроде как нечего ждать помощи от брата, ведь ирландцев Господь наградил не так щедро, как американцев.

– Значит, надо поблагодарить мою начальницу, – продолжаешь ты, заводя разговор, ради которого приехала домой. – Хорошая начальница, та, на кого я работаю.

Май делает вид, что не слышит.

– Консепт, Фридом, – ворчит она, – что вы тут торчите? Не пора ли угостить человека с дороги? Или вы думаете только о том, как самим набить животы? Идите в дом, принесите что-нибудь для тетки.

Девочки медленно выходят за рисом и овощами для тушеного мяса, ставшим новым высокоуглеводным лакомством у модниц.

– Мисс Стивенсон, – быстро продолжаешь ты, когда племянницы исчезают. – Так ее зовут. Она привела меня туда, где я сейчас работаю. После стольких лет, Май, у меня появились кое-какие возможности. Поэтому я смогла сейчас приехать, спустя долгое время. Дело не в том, что я забыла породившее меня чрево, а в том, что я не знала, как к нему вернуться.

– Значит, неправда, – презрительно сопит Май.

– Что неправда, Май?

– Все время мы только и слышали, что ты не работаешь. Трепались, твой диплом просто листок бумаги, лежит и тихо гниет. Я тоже думала, это просто бумага. А как там моя дочь? Даже когда Люсия передавала мне про тебя самые скверные новости, я не думала, Тамбудзай, что моя дочь какая-то бумага, которую исписали и дело с концом. Я говорила, моя дочь не может просто так сидеть и гнить.

Консепт и Фридом проползают в низкую дверь с маленькими плетеными корзинками на локтях.

– Кто та подруга вашей матери? – спрашивает Май у принявшихся за работу девочек. – Та женщина, вместе с которой воевала ваша мать? Которая обещала помочь вашей матери найти ногу? А потом растворилась в Хараре у родственника-бизнесмена или кем он там был. Скажите, – требует Май. – Она из другой деревни, иначе я бы помнила. Консепт, Фридом, она воевала вместе с вашей матерью и моей сестрой Люсией.