Безутешная плоть - [62]

– Они уже служили тут, когда я покупала, – говорит Трейси. – Так проще. Как будто они хозяева, а ты со стороны. Очень удобно для работающей женщины.

Ты еще раз отгоняешь обиду и зависть к разнообразным преимуществам Трейси, таким, как зарплата в рекламном агентстве, во много раз выше твоей, поскольку она была менеджером по рекламе, а ты всего-навсего составителем текстов, хотя образование у вас одинаковое и получили вы его в одних и тех же заведениях – сначала в женском колледже Святого Сердца, а потом в университете Хараре. Ты примиряешься с вашим общим школьным прошлым и напоминаешь себе, что у Трейси стаж на год больше, так как ты в старших классах оставалась на второй год, да и со второй попытки получила лишь средние оценки, в то время как она отличилась сразу. Улыбка, как и у Ба- и МаТабит, еще глубже врезается в лицо. Как и они, ты не можешь позволить себе какое бы то ни было неудовольствие. Ты обязана быть счастлива тем, что имеешь, да и насколько это лучше прежнего. Долгий путь из хостела завершен. У тебя есть договор на чудесное бунгало, которое через пять лет станет твоей собственностью. Чего еще желать? Трейси пропускает вперед Ба- и МаТабит и, остановившись под виноградом, который тянется до заднего входа, с восхищением смотрит на сверкающий бассейн в северной части.

– Ты ведь не плаваешь? Если только не научилась за последние годы. Говорят, холодный как лед, – предупреждает она. – Но твое любимое место в школе было за залом с книжками и одеялом. Правда, не бассейн.

Ты смеешься и проходишь дальше. Когда приедет Ньяша, Панаше и Анесу будут плескаться в этом бассейне. И Леон.

– Люблю черные гранитные поверхности, – замечает Трейси, когда вы заходите на кухню, и проводит пальцем по пятнистой поверхности стола.

Ты повторяешь ее жест, получая удовольствие от гладкости.

– Я ведь говорила тебе, что тут все местное? – продолжает она. – Ты знаешь, что пятеро из десяти самых известных скульпторов по камню в мире зимбабвийцы?

– Да. – Ты благодарна за урок двоюродному зятю. – Я бы хотела посмотреть их работы.

Улыбка ширится на лице, ты сравниваешь цвета камня с охрой Май Маньянги. На тебя слишком много навалилось. От такой удачи ты чуть не плачешь и, стоя рядом с начальницей, пытаешься осмыслить, как же ты доросла до собственной кухни, притом что не пришлось выходить замуж ни за одного из сыновей Маньянги.

– Наша история с камнем уходит в века. К дзимбахве[39] и зимбабвийским птицам, – задумчиво рассуждает начальница. – Нужно найти способ заложить это в маршруты «Зеленой жакаранды». Пока не получается, потому что каменоломня не очень-то зеленая. Но должно же быть какое-то решение! Мы стараемся думать об экологии.

Ты идешь за начальницей в просторную гостиную, где много воздуха, а французские окна выходят в палисадник. Проводишь ладонью по черному граниту кофейного столика, заключенному в раму из старинной железнодорожной шпалы, и падаешь на кожаный диван цвета слоновой кости.

– Симпатично, правда? – кивает Трейси с улыбкой, принимающей твое одобрение. – Все так очевидно, что, казалось бы, уйма людей должна была додуматься до повышения ценности нашего наследия, – продолжает она, напоминая тебе кузину Ньяшу, которая, как и начальница, если уж ей что втемяшилось, не отступится.

Ты опять улыбаешься восторгам Трейси.

– Однако ничего подобного, – с грустью продолжает она. – Не те, кто заседает у нас в правительстве. Мы заключили выгодную сделку с поставщиками в Мутоко. Поэтому надеемся, что слухи о правительственных планах на всеобщую национализацию пустые. Вся история с индигенизацией. Как ты думаешь, Тамбу, что они делают?

Все еще улыбаясь, ты пожимаешь плечами и качаешь головой.

Трейси с едва скрытым изумлением наклоняет голову и опирается рукой на диван, который прогибается под ее весом.

– Но у тебя должно быть свое мнение. У каждого должно быть свое мнение. Иначе нельзя. Особенно в наши дни.

– Я не верю в политику, – говоришь ты, надеясь, что ответ приемлем, и соображая, что еще сказать, если нет.

– Ну конечно, – кивает Трейси. – Иначе ни за что бы не ушла с той денежной работы в агентстве. Да еще та записка, которую ты написала, вся эта чушь, что ты выходишь замуж. Я тогда подумала – хм, тут что-то кроется. Вполне себе политик. Ну, тогда нас уже двое, кто понял, что надо делать ноги, – продолжает она, идя к креслу. – Хотя даже трое, – добавляет начальница, додумав мысль и откидываясь в кресле. – Еще Педзи. Правда, это не совсем то же самое, ведь я охотилась за ней прежде, чем ей уволиться, как мы с тобой.

Ты поражена тем, что Трейси называет «денежной» работу, которая была так несправедлива, что истощила даже твое завидное терпение. А политика тебя никогда не интересовала. Ты понимаешь, что у людей вроде тебя, кто пробивает себе дорогу, на нее нет времени. Совсем недавно ты была настолько поглощена собственными неурядицами, что вообще не думала о политике, предоставив ее Ньяше и Леону. Огорошенная намеками Трейси, что тебе следовало бы думать о таких вещах, захваченная врасплох ее проверочкой, которая наводит на мысль о неожиданных, щекотливых аспектах новой работы, ты пропускаешь мимо ушей информацию о Педзи, которая в противном случае стала бы для тебя ударом.