Безумный лес - [117]
— Мы, крестьяне, должны взять власть в свои руки… Мы, которые страдали всегда и страдаем до сих пор, кому бояре так и не дали земли, обещанной в тяжелую годину войны, мы, крестьяне, должны сплотить свои ряды…
В некоторых селах крестьяне слушали его сочувственно. В других швыряли капустными кочерыжками или тухлыми яйцами и, спустив собак, вынуждали к бегству.
Вокруг Туйе, директора гимназии, разыгралось настоящее сражение. Стервец Лэптурел пытался, суля деньги и почести, привлечь его к либералам, в ту самую партию, куда, предав генерала Авереску в обмен на министерский портфель, вступил Стэникэ Паляку. Однако пропойца директор, вопреки ожиданиям, устоял.
— Передайте господину министру Стэникэ Паляку, что я не любитель маскарадов. До сих пор я держался от политики в стороне. Намерен и впредь держаться от нее подальше. От вашей политики меня тошнит. Слышите, сударь? Меня тошнит, когда я вижу, как у нас делается политика. Мы живем в новое время. В новое. А наши политиканы продолжают делать политику по-старому. Демагогические посулы. Обман. Мошенничество…
— Как бы вам не раскаяться, господин Туйе…
— В жизни случается и каяться. В конце концов много ли мне осталось жить? Самое большее, год. А жене моей… Жена моя уже при смерти.
Лэптурел пришел в ярость:
— Год, говорите? Для нас этого достаточно, чтобы дать вам понять, почем фунт лиха.
Взбешенный полученным отпором, Лэптурел сел в линкольн с Дезидерией Гэзару и укатил в Бухарест. По дороге, в машине, под покровом ночной темноты, забыв про несколько поблекшую внешность мадемуазель и второй подбородок, он мял и тискал ее, сколько и как хотел. Приехав в Бухарест, они остановились в сомнительной гостинице на набережной Дымбовицы, а уже на второй день Лэптурел отправился с нею, от имени Паляку, к философу Петрониу, министру просвещения. В два счета Дезидерия Гэзару была назначена директором нашей гимназии вместо смещенного Туйе. Ему поставили в вину, что он появляется в школе пьяным и уже не в состоянии выполнять свой учительский долг.
Рабочим было запрещено выставлять свои кандидатуры. Борьба между партиями стала еще более острой и напряженной. Учителя, как куропатки, разлетелись по всему уезду — проводили собрания, выступали с речами, вербовали сторонников. Одних, по приказу Стэникэ Паляку, схватили и до крови избили жандармы. Других встретили дубьем, искалечили и выгнали сами крестьяне, по горло сытые болтовней. Тимону основательно досталось в Скриоаште и в Меригоале, а в Белиторях его чуть было совсем не порешили. После этого он слегка поостыл и порядком струхнул. Адвокат Жан Столожан, уездный глава цэрэнистской партии, больше не посылал его по деревням.
— Вы не внушаете крестьянам доверия, дорогой учитель. Они сразу чуют, что вы хотите их провести на мякине. С этого дня вы больше не выступаете на митингах.
— Но в таком случае… как бытье моей кандидатурой?
— Мы оставляем ее в списке.
— Хотя вам не будет от меня никакой пользы?
— Польза от вас будет. И немалая. Нашей партии нужна своя газета, чтобы мы могли нападать и отвечать на нападки своих противников. Вы, учитель, будете писать в эту газету и редактировать ее.
Тимон чуть не взвизгнул от радости.
— Вот это по мне, начальник, я так давно мечтал иметь в своих руках газету. Писать в газету! Я много странствовал по чужим землям. Объездил, можно сказать, полсвета. Хорошо владею пером. Вы останетесь довольны, господин Столожан.
Тимон получил деньги. Подписал контракт на издание с типографией «Свет», и через несколько дней вышел, написанный им от первой до последней строчки, первый номер еженедельной газеты с грозным названием «Топор». На четырех малюсеньких серых страничках «Топора» Тимон зло ругал Стэникэ Паляку и выливал потоки помоев на голову Колцана. Не были забыты ни Митицэ Быркэ, ни Олимпие Келу. Четверть столбца была отведена портрету Лэптурела. На последней странице изображалась Дезидерия Гэзару. Текст пестрел словами, вроде «шлюха», «дура», «старуха» и «старая девка». Между строк делались прозрачные намеки на ее интимные связи с сенатором Колцаном и Лэптурелом. Статья заканчивалась тяжелым обвинением: учительница, под предлогом дополнительных занятий, зазывала к себе домой подростков постарше и развращала их. Тимон не пощадил и Туртулэ. О последнем было сказано, что как учитель он абсолютный нуль и что в своих поездках по селам думает не столько о привлечении голосов избирателей, сколько о девице с приданым, чтобы выйти в люди. Об Албуриу было написано немного, причем тоном сострадания, как о человеке недалеком и глупом.
В городе газета была встречена с интересом, однако Быркэ и Келу встревожились и немедленно послали в Бухарест специального курьера с несколькими номерами «Топора». Его превосходительство Стэникэ Паляку не на шутку перепугался, сел в машину вместе с Лэптурелом и за три часа домчал до Руши-де-Веде. Он провел короткое совещание с адвокатами Быркэ и Келу и послал полицейского комиссара Кирноагэ за типографом.
