Безумно богатые русские. От олигархов к новой буржуазии - [65]

Кесаева была права. Третья жена олигарха Романа Абрамовича, Даша Жукова, к тому моменту вот уже несколько лет управляла своим проектом — Музеем современного искусства «Гараж». Самый богатый человек России в 2016–2017 годах Леонид Михельсон (с активами в 18,4 млрд долларов) потратил 150 млн долларов на создание нового арт-пространства «ГЭС-2» в центре Москвы, открывшегося в декабре 2021 года[286], а Борис Минц вложил в реновацию старого складского здания 16,5 млн долларов и разместил здесь основную часть своей коллекции картин. Давид Якобашвили также построил собственный музей за 50 млн долларов, где выставил свою коллекцию самоиграющих музыкальных инструментов и механических редкостей. В 2013 году Виктор Вексельберг открыл частный Музей Фаберже в Санкт-Петербурге. Петр Авен, владеющей коллекцией авангардного искусства, приобрел в центре Риги здание, где, как сообщал в марте 2021 года, собирался открыть собственный музей русского и латышского искусства. Там он планировал экспонировать живопись, фарфор, керамику и майолику Врубеля. Было в планах Авена создание и музея в Москве с аналогичной концепцией[287]. А бизнесмен Евгений вынашивал планы по созданию «музея русской души».

Я встретилась с Кесаевой в ее фонде в центре Москвы. В жизни она оказалась такой же элегантной, как на фотографиях в интернете: высокая, с роскошной волной вьющихся шелковистых волос. В тот день на ней было эффектное темно-зеленое платье. Кесаева родилась в 1965 году в семье геолога и инженера. Она заинтересовалась искусством, когда вместе с мужем начала путешествовать по миру. «Пока он был на деловых встречах, я ходила по музеям, — сказала она, подчеркивая свой уровень культурности: — Не по магазинам, а по музеям!» Возвращаясь из Нью-Йорка в Москву, она испытывала шок от того, в каком неразвитом состоянии находится современное искусство в России, и поэтому начала организовывать первые частные выставки — Уорхола, Вессельмана и Баския. «Были еще и фантастические российские художники, но все они прятались по подвалам, — вспоминает она. — В 1980-х годах существовало целое движение московского концептуализма, но это был андеграунд, и в те времена к современному искусству вообще не относились всерьез». Но затем ситуация начала стремительно меняться. «В России современное искусство развивается огромными шагами. Сейчас оно на пике популярности. А меценаты играют роль горючего в продвигающей его машине».

Мне повезло застать Кесаеву в Москве, где она проводила всего пару дней в месяц. За день до нашей встречи она получила награду газеты The Art Newspaper. Ее дочь училась в школе в Англии, поэтому Кесаева переехала туда, чтобы быть рядом с ней. Оставшееся время она делила между Испанией, Мальдивами и Германией. Тем не менее она любит свою родину и стремится сделать современных российских художников «такими же знаменитыми, как Малевич. Чтобы художники стали известными, в них нужно вкладывать деньги. Нужно показывать их миру, чтобы люди узнавали о них и начинали покупать их работы». Заслуги Кесаевой получили официальное признание. Она трижды назначалась комиссаром павильона России на Венецианской биеннале, в последний раз — в 2015 году. Как писал Зиммель в начале ХХ века, аристократы знали, что вместе с положением приходят и обязанности. Кесаева высказывала похожую идею: ее высокий статус сопряжен с «большой ответственностью». «Весь мир смотрит на тебя. Это огромное бремя», — сказала она, добавляя, что занятие искусством может быть очень непростым делом, которое требует колоссального труда и душевных усилий.

Подобное понимание своей ответственности созвучно с традициями советской интеллигенции, с которой стремятся ассоциировать себя многие мои респонденты, и контрастирует с утилитарным подходом к искусству, который приписывают менее образованным представителям высшего класса, еще не превратившимся в респектабельных буржуа. Кесаева рассказала, как однажды одна приятельница привела к ней группу богатых молодых женщин и попросила провести для них базовый курс-ликбез по коллекционированию — как открыть собственную галерею и вообще как «реализовать себя в искусстве». Кесаева отказалась. «Я не могла их этому научить, потому что у меня это идет изнутри, из души», — сказала она, намекая на свои утонченные эстетические вкусы. Для подлинного мецената и коллекционера, по словам Кесаевой, решающее значение имеют внутренняя мотивация и страсть: «Вы должны по-настоящему хотеть этого — определять, искать, познавать себя».

Большинство коллекционеров утверждают, что преследуют более возвышенные цели, нежели зарабатывание денег. Некоторым из них не занимать самоуверенности. По словам Александра Шадрина, всю историю Дали можно разделить на две части: до и после реализованного им меценатского проекта. «Мы нашли такое количество архивных материалов, что историю творчества Дали пришлось переписать заново, — гордо заявил он. — А если бы я не профинансировал этот проект, они [музей Дали в Испании] никогда бы не обнаружили эти материалы». Словно извиняясь за то, что своим вмешательством доставил работникам музея столько хлопот, он добавил с легкой усмешкой: «Они были вынуждены всё переделать». Помимо Дали, Шадрин также коллекционирует Пикассо. «Дали [у которого была русская жена] и Пикассо очень важны для России, — сказал он. — У Дали было множество комплексов и страхов. Он был слегка шизофреником, сумасшедшим. Здесь, в России, мы окружены почти таким же сюрреализмом, который он изображал на своих картинах».