Безумно богатые русские. От олигархов к новой буржуазии - [61]

Фонд «Линия жизни» позиционирует себя как инициативу, «спонсируемую людьми». Это означает, что, помимо обучения рядовых граждан тому, как стать активистами гражданского общества, у него есть еще одна, совершенно другая цель — способствовать «реабилитации частной собственности в России». «В нашей стране сложное отношение к богатым людям, — объяснил мне Олег Сысуев. — Все еще широко распространено мнение, что большие деньги — всегда ворованные». Именно поэтому «Альфа-Банк» много лет держал в тайне свою причастность к этой благотворительной организации. «Как мы считали, если станет известно, что „Линия жизни“ связана с „Альфой“, гораздо меньше людей захотят сделать пожертвования», — сказал Сысуев.

Петр Авен считает, что помимо двух вышеуказанных целей у филантропии есть еще одна: «Там, где развивается капитализм, всегда будет развиваться и частная филантропия». Со временем частные деньги превратятся в главный двигатель научных исследований и новаторских разработок, вытеснив государственные вложения. Авен вторит филантропам-капиталистам наподобие Билла Гейтса, которые подходят к своей благотворительной деятельности как к бизнесу[276]: «Медицина, культура — все это в конечном итоге будет финансироваться за счет частных средств».

Эти цели — развитие гражданского общества и реабилитация частной собственности — являются специфическими для России, как и характер российской филантропии, которая почти всецело, от крупных филантропов и благотворительных инициатив до мелких доноров и волонтерской деятельности, ориентирована на внутренние российские проблемы. Авторы отчета «Миллион на благо» за 2014 год, подготовленного агентством Coutts, с удивлением отметили, что в 2013 году лишь девять российских пожертвований на сумму свыше миллиона долларов были переданы организациям, работающим за пределами России[277]. Во многом это касается и благотворительности в области искусства. Несмотря на весь свой космополитизм, российские меценаты руководствуются патриотическим долгом. Арт-дилер Анатолий объяснил мне, что сегодняшнюю сферу коллекционирования произведений искусства в России можно уподобить таковой в США конца XIX века, когда американские коллекционеры стремились своими приобретениями стимулировать патриотический дух.

Религиозная благотворительность

Русское православное христианство зародилось в Византии, которая в свое время переняла у древних Афин традицию благотворительности как этически значимой обязанности состоятельных людей. В византийском обществе нищих и убогих считали божьими посланниками, невиновными в своих лишениях и страданиях. Бедность рассматривалась как неизбежный элемент мироустройства, а пожертвования — как способ, позволяющий богатым очистить от грехов свою душу и достичь спасения. Эта традиция обычно противопоставляется холодной практичности, рациональности и утилитаризму, которые приписывают западному сознанию и особенно протестантской модели, согласно которой богатые должны систематически поддерживать бедных, чтобы те в конце концов начали обеспечивать себя сами и перестали нуждаться в благотворительной помощи[278].

Еще в конце 1990-х годов Наталья Динелло пришла к выводу, что русские выбрали филантропию патерналистского типа, которой якобы присуще больше доброты и истинного смирения, чем утилитарным западным моделям. Эту же точку зрения в той или иной форме выражали многие мои респонденты. «Как только благотворительность приобретает рациональный характер, она перестает быть благотворительностью», — настаивал политик и бизнесмен Сергей.

Некоторые богатые русские рассматривают благотворительность как способ искупить грехи и «войти в рай». Бизнесмен-нефтяник Иван из Сургута не стеснялся это признавать: «Когда творишь добрые дела, расплачиваешься с самим Богом. Ты платишь Богу по счетам, потому что понимаешь, что живешь не так, как должно, и это тебя мучает. Я этого не отрицаю». Он нашел простое решение: «Поэтому я плачу́». Церковь извлекает из таких мук совести большую выгоду. «В 1990-е годы многие бизнесмены и чиновники использовали не совсем христианские методы, чтобы разбогатеть. Теперь многие хотят смыть свои прегрешения, помогая церкви, — сказал Олег Сысуев. — Я знаю, сколько грязных денег тогда было пожертвовано, особенно на строительство церквей». Так поступают не только христиане. Среди финансовых доноров Русской православной церкви немало атеистов, есть даже евреи и мусульмане. «Просто люди настолько примитивно представляют свой религиозный долг», — подытожил Сысуев с некоторым презрением к согражданам.

Некоторые из евреев-филантропов, с которыми я общалась, утверждали, что религия имеет для них либо второстепенное, либо вообще ничтожное значение. Несмотря на то что еврейство составляет важную часть его идентичности, мультимиллиардер Петр Авен подчеркнул, что «совсем не религиозен, ни в малейшей степени, совершенно никак». Ирине Прохоровой не понравилось высказанное мной мнение о влиянии религии на сегодняшнюю филантропию: «У Макса Вебера слишком узкий взгляд». Ее отец был русским из Осетии, мать — еврейкой из Беларуси, но она считает своих родителей негласными протестантами, поскольку присущие им ценности, трудовая этика и дисциплина — типичные для советской интеллигенции в целом, — очень походили на протестантские.