Безумие - [59]
— Неужели? — улыбнулся я. И был приятно удивлен. Моя жертва, герметично запаянный сосуд, стала открываться. — И где этот звездный храм? А? — я был к тому же самодовольным палачом.
— В космосе… в космосе… летит храм, весь в искрах! — шептала она и даже улыбалась. А точнее, ужасно растянула губы в ничего не выражающей гримасе.
— Ясно! — сказал я и полностью выпрямился. Если бы вся эта сцена разыгралась в Средневековье, я бы бросил железные клещи обратно в ящик инквизитора и стал бы снимать кожаный фартук. Но у меня не было клещей. Да и Средневековьем это не было.
Хотя… как знать, может как раз это оно и было. «Значит, в космосе? А мне тут сказали, что ты, мол, по мужу убиваешься… гм!» — сказал я себе и зашагал на выход.
— М-м, — донеслось до меня.
— Передайте доктору И. — никакая это не реактивная депрессия. Что за ерунда, какие еще психогенные депрессии — то, что случилось с ее мужем, ничего общего с болезнью не имеет! Слышишь, Андреева. Передай доктору И., что речь ни о какой депрессии не идет! — прокричал я весело и раздраженно одновременно. Я встал рядом с процедурной и выкрикивал свои реплики сестре, которая наполняла чашечки послеобеденной порцией лекарств. — Мой пламенный привет доктору И.! Это чистой воды шизофрения. Смерть ее мужа ни при чем… Вообще никакой связи! — рассмеялся я, сконцентрировав в своем смехе все злорадство окружающего мира. — Все! Я назначил лечение. Ухаживайте за этой больной, она вряд ли сможет вставать, так что ее придется обслуживать в постели. Позже все уточним, — сказал я и вышел их отделения.
Все это я произнес с чувством довольного человека, который сделал свое дело. Как палач, который сумел вытянуть признание из уст грешника. Как сам дьявол, работающий на полставки. Я чувствовал себя великолепно, шагая по коридору в свой кабинет. Там у меня была припрятана початая бутылка виски. Там наверняка меня ждала и Ив. Я собирался все ей рассказать. И там же собирался стереть с себя это жирное чувство удовлетворения, довольства самим собой. Рядом с Ив.
Повязанный
Да, можно было посмотреть на мою жизнь в Больнице и иначе. Бесцеремонным взглядом обывателя: этот дурак разрушает свою новую, еще не созданную семью — вот и все дела! Примитивно, глупо и банально.
Но я был поэтом, меня это действительно волновало.
Да, с самого рождения я был человеком чувствительным и не мог жить просто так — прозаично и тупо. Хотя… Иногда мог.
Но тогда я себя стыдился. Мне хотелось жить, как описано в трагедии, а не в книге бухучета. И я так жил: страдал от угрызений совести, бродил, как призрак, по коридорам отделения и по аллеям больничного парка, писал эпикризы, выбирая острые и грустные слова — как будто это были поэмы; смотрел грустными и мечтательными глазами на Ив, удаляющуюся вглубь акаций, растущих на больничном дворе; уединялся в удивительных маленьких кабинетиках, в глухих сараях, затерявшихся на территории Больницы, читал старые книги, пил, плакал. И месяцы текли…
Месяцы текли…
Недавно умер дед Сыйко. Я почти расстался со своей женой. Все реже и реже с ней виделся и ужасно скучал по своей маленькой Куки. Пытался о них не думать. Думать о них было бы смерти подобно.
И все больше пил. В каждом третьем шкафу больничных кабинетов я крадучись находил припрятанные бутылки с самыми разными алкогольными напитками: почти все сестры и доктора получали их в подарок. Я находил бутылки, распечатывал их и быстро выпивал глоток-другой. Часто-часто. Мне казалось, что я безнадежен.
В то же время я чувствовал, что будет достаточно сделать один очень сильный рывок — вперед и вверх — рывок сердцем и душой, и я смогу покинуть свое тело и земную жизнь. И все! Я полечу — легкий, ничем не обремененный. Может, говорил я себе, это и есть смерть.
Сегодня я был на дежурстве, поэтому обходил одно отделение за другим. К обеду все врачи и большая часть сестер уже ушли. Такой, без персонала, Больница, честно говоря, мне даже нравилась. Это было уютное местечко и в благословенные полуденные часы, когда я в одиночестве, размякший, как расплавленный сыр или бодрящийся, или унылый, скитался по аллеям; и не было ничего напряженного и пугающего ни в парке, ни в старых зданиях. И Безумие лежало спокойно, как кошка, потому что это самое спокойное существо, если его не дразнить, Безумие — как море, не потревоженное ветром…
В такие часы я говорил себе: «И куда же ты подашься, если покинешь это место, этот островок спасения? А, глупый?.. Разве тебе захочется куда-нибудь еще? Разве не спрятался ты тут, со всей своей неприспособленностью, разве не виртуозно ты скрылся от Мира в этой Психушке? Куда ты пойдешь, если перелезешь через забор? Ведь за забором страшно, а?! Ведь так, дурачок?»
И вот однажды я брел по левой аллее и издали увидел белое пятно. Оно приближалось. Может, это был кто-то из сестер? Нет, что-то заставляло меня чувствовать, что это не сестра. Над белым халатом виднелось рыжее пятно, а снизу — ярко-зеленое. Да! Это были зеленые брюки, рыжие волосы и белый халат моей Ив. А еще — ее желтоватые глаза, манящие губы, мягкое сердце… Я припустился ей навстречу. В этот момент я чувствовал себя, как маленький проказник, выскакивающий из тени кустов, и как сатир с подножий Геликона, и как всполошенный олень. Ужас, каким я был влюбленным, безрассудным дураком. Я сказал себе: «Ты смешон», но все равно бежал навстречу Ив, из горла рвалась какая-то мелодия без слов.
В городе появляется новое лицо: загадочный белый человек. Пейл Арсин — альбинос. Люди относятся к нему настороженно. Его появление совпадает с убийством девочки. В Приюте уже много лет не происходило ничего подобного, и Пейлу нужно убедить целый город, что цвет волос и кожи не делает человека преступником. Роман «Белый человек» — история о толерантности, отношении к меньшинствам и социальной справедливости. Категорически не рекомендуется впечатлительным читателям и любителям счастливых финалов.
Кто продал искромсанный холст за три миллиона фунтов? Кто использовал мертвых зайцев и живых койотов в качестве материала для своих перформансов? Кто нарушил покой жителей уральского города, устроив у них под окнами новую культурную столицу России? Не знаете? Послушайте, да вы вообще ничего не знаете о современном искусстве! Эта книга даст вам возможность ликвидировать столь досадный пробел. Титанические аферы, шизофренические проекты, картины ада, а также блестящая лекция о том, куда же за сто лет приплыл пароход современности, – в сатирической дьяволиаде, написанной очень серьезным профессором-филологом. А началось все с того, что ясным мартовским утром 2009 года в тихий город Прыжовск прибыл голубоглазый галерист Кондрат Евсеевич Синькин, а за ним потянулись и лучшие силы актуального искусства.
Семейная драма, написанная жестко, откровенно, безвыходно, заставляющая вспомнить кинематограф Бергмана. Мужчина слишком молод и занимается карьерой, а женщина отчаянно хочет детей и уже томится этим желанием, уже разрушает их союз. Наконец любимый решается: боится потерять ее. И когда всё (но совсем непросто) получается, рождаются близнецы – раньше срока. Жизнь семьи, полная напряженного ожидания и измученных надежд, продолжается в больнице. Пока не случается страшное… Это пронзительная и откровенная книга о счастье – и бесконечности боли, и неотменимости вины.
Книга, которую вы держите в руках – о Любви, о величии человеческого духа, о самоотверженности в минуту опасности и о многом другом, что реально существует в нашей жизни. Читателей ждёт встреча с удивительным миром цирка, его жизнью, людьми, бытом. Писатель использовал рисунки с натуры. Здесь нет выдумки, а если и есть, то совсем немного. «Последняя лошадь» является своеобразным продолжением ранее написанной повести «Сердце в опилках». Действие происходит в конце восьмидесятых годов прошлого столетия. Основными героями повествования снова будут Пашка Жарких, Валентина, Захарыч и другие.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Безымянный герой романа С. Игова «Олени» — в мировой словесности не одинок. Гётевский Вертер; Треплев из «Чайки» Чехова; «великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда… История несовместности иллюзорной мечты и «тысячелетия на дворе» — многолика и бесконечна. Еще одна подобная история, весьма небанально изложенная, — и составляет содержание романа. «Тот непонятный ужас, который я пережил прошлым летом, показался мне знаком того, что человек никуда не может скрыться от реального ужаса действительности», — говорит его герой.
Две повести Виктора Паскова, составившие эту книгу, — своеобразный диалог автора с самим собой. А два ее героя — два мальчика, умные не по годам, — две «модели», сегодня еще более явные, чем тридцать лет назад. Ребенок таков, каков мир и люди в нем. Фарисейство и ложь, в которых проходит жизнь Александра («Незрелые убийства»), — и открытость и честность, дарованные Виктору («Баллада о Георге Хениге»). Год спустя после опубликования первой повести (1986), в которой были увидены лишь цинизм и скандальность, а на самом деле — горечь и трезвость, — Пасков сам себе (и своим читателям!) ответил «Балладой…», с этим ее почти наивным романтизмом, также не исключившим ни трезвости, ни реалистичности, но осененным честью и благородством.
Знаменитый роман Теодоры Димовой по счастливому стечению обстоятельств написан в Болгарии. Хотя, как кажется, мог бы появиться в любой из тех стран мира, которые сегодня принято называть «цивилизованными». Например — в России… Роман Димовой написан с цветаевской неистовостью и бесстрашием — и с цветаевской исповедальностью. С неженской — тоже цветаевской — силой. Впрочем, как знать… Может, как раз — женской. Недаром роман называется «Матери».
«Это — мираж, дым, фикция!.. Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует!.. Разруха сидит… в головах!» Этот несуществующий эпиграф к роману Владимира Зарева — из повести Булгакова «Собачье сердце». Зарев рассказывает историю двойного фиаско: абсолютно вписавшегося в «новую жизнь» бизнесмена Бояна Тилева и столь же абсолютно не вписавшегося в нее писателя Мартина Сестримского. Их жизни воссозданы с почти документалистской тщательностью, снимающей опасность примитивного морализаторства.