Безумие Джоула Делани - [16]

– Это какие-то последствия галлюциногенов, – продолжал Джоул.

– Но ты, кажется, говорил… – начала я и остановилась, сообразив, что спорить сейчас неразумно.

Он уже начал раздраженно хмуриться, но пересилил себя, чтобы закончить свою мысль.

– Я не говорил, что никогда не пробовал ЛСД. Я принимал его дважды. И последний раз – за день до того, как… Ну ты помнишь, когда ты нашла меня. В общем, оказывается, симптомы могут появиться позже без ЛСД. Самопроизвольно.

– Понимаю, – кивнула я, надеясь, что в моем голосе звучало лишь дружеское участие, свободное от лишних эмоций.

– Обычно сознание сохраняется, и потом все проходит без следа. Но иногда возникают разные последствия. В моем случае – просто провалы в памяти.

– Да, наверное, – согласилась я, хотя меня немного смущал его энтузиазм по поводу вызванной наркотиками амнезии.

Видя, что Джоул доволен собой, я решила воспользоваться случаем и задать весьма волновавший меня вопрос.

– Ты только два раза терял память?

– Конечно, – уверенно ответил он. – Больше такого не случалось. Это что-то вроде наркотического переутомления.

Но меня все еще беспокоила мысль, что с Эрикой я была не совсем откровенной. Я решила, что будет лучше, если Джоул сам расскажет ей о ноже с выскакивающим лезвием, который все еще хранился у меня в спальне. Я сходила за ним и молча положила его на кушетку.

– Что это? – удивленно спросил Джоул. Он взял нож и стал с любопытством его разглядывать, потом дотронулся до рычажка и испугался, когда выскочило длинное острое лезвие.

– Я нашла эту вещь у тебя в прихожей над шкафом, когда искала сумку для Уолтера.

– Где? Над шкафом в прихожей? – переспросил он. – Да, там есть антресоль. Но я ее никогда не осматривал – только забросил туда сумки. Наверное, нож остался от прежнего жильца. Может, там жил какой-нибудь грабитель?

Конечно, такое объяснение казалось вполне приемлемым. Джоул всегда был разгильдяем. И все же история с ножом беспокоила меня слишком долго, чтобы я могла так просто от нее отмахнуться.

– А что, если это еще один провал в памяти?

– И я пошел и купил нож? Но зачем тогда я положил его на антресоль?

– Может, спрятал? – предположила я.

– От кого? От самого себя?

Да, действительно, он жил один.

– А полиция?

Но мысль о полицейской облаве на Джоула показалась нам обоим столь нелепой, что мы рассмеялись. Потом раздался телефонный звонок. Звонила Шерри, и я выскользнула из комнаты, наконец-то почувствовав настоящее облегчение.

То, что можно назвать облегчением, продолжалось в течение всего февраля и большей части марта. Дети ходили в школу, на хоккей, к друзьям. Джоул продолжал посещать Эрику. А я опять занялась своей новой книгой. Приятно было постукивать на машинке, сидя за своим карточным столиком и смутно воспринимая отдаленный гул пылесоса Вероники, в то время как угли в камине постепенно превращались в пепел. А потом приходили из школы дети.

Пожалуй, единственной ложкой дегтя было поведение Шерри. Я никак не ожидала от нее такого постоянства. Она звонила каждый день или заезжала за Джоулом, отрывая его от работы, и они со свистом уносились на маленьком «порше». (Оказалось, что Шерри взяла эту машину у какого-то советника ООН, который отправился с официальной миссией в Камерун и задержался там дольше, чем предполагалось.)

Они могли уехать или приехать в любое время суток. Мне, конечно, не нравилось, что Джоул так часто посещал эти сомнительные вечеринки, где резвились богатые лоботрясы, наркоманы, эксцентричные музыканты. Такая обстановка едва ли подходит для человека, лечащегося у психиатра. Правда, я знала, что Эрике все известно, и опасалась лишь одного: как бы у Джоула не повторился прежний срыв. Но, судя по всему, после истории с Шерри у него развился стойкий иммунитет. Джоул казался холодным и бесстрастным.

Конечно, его мысли занимала только Шерри.

Я встретилась в Эрикой в одной из галерей Парк-Бернет.

– Все идет чудесно, дорогая, – уверенно заявила Эрика. – Положись на меня, и ни о чем не беспокойся.

Она избегала профессионального жаргона. Такой своеобразный снобизм я наблюдала у некоторых ученых. И слова, которые она употребляла, никогда не имели особою значения. Но в них ощущалась уверенность опытного врача. От ее изящной фигуры в красивом белом свитере и элегантного шелкового зонтика исходили покой и уверенность. Я просто терялась рядом с Эрикой, когда она прохаживалась по красной ковровой дорожке под хрустальными люстрами, и служители в зеленой униформе кланялись ей.

– Ты, наверное, часто тут бываешь, – заметила я.

– Да я-то что. – Все же ее манера выражаться порой напоминала о Безумном Гарри. – Это мой бедный Ганс. Он оставил здесь целое состояние – совершенно теряет голову на аукционах. Сегодня я, кажется, заставила его ждать. Мы договорились встретиться в три.

Мы не спеша проплыли через зал современной живописи, где я некоторое время рассматривала рисунок Пикассо, который очень хотела, но не могла приобрести. Потом, миновав нефритовые чаши и шелковые свитки Древнего Востока, мы наконец добрались до примитивного искусства Карибского бассейна, где и обнаружили доктора Райхмана, ожидавшего Эрику.