Безумие Дэниела О'Холигена - [37]

Всю ночь Креспен простоял на коленях в лугу среди ромашек, где молился о божественном водительстве. На рассвете его посетило видение встречающего восход солнца петуха, и, когда Креспен вернулся к братцам, он сказал им:

— Свыше мне открылось, что мы должны отправиться к папе в Авиньон и простыми словами поведать наместнику Христову о том, что его клир во Франции, Италии и Англии столь ненасытен и расточителен, что только духовное преображение и отречение от всего преходящего способно искупить его вину. Инстинкт безошибочно подсказывает мне, что папа Климент[43] примет наши доводы с самым милостивым и снисходительным вниманием.

— К полудню Креспен и четверо францисканцев уже проделали семь лиг в направлении Авиньона.

Неделю спустя, когда Креспен и меньшие братцы со своей священной миссией пересекали границу Прованса, они были схвачены служителями инквизиции. Папа Климент был взбешен, узнав об их кампании против расточительности духовенства, и приказал публично их обезмозжить, расчленить и отдать на растерзание волкам в назидание всем прочим поборникам добродетели. Все эти развлечения были отменены только потому, что в Авиньон неожиданно прибыл большой контингент англичан для покупки епархий. Английский клир известен своей привередливостью, а авиньонские волки не отличались аккуратностью в еде, если учесть их пробежки по городу с неопределимыми частями недавних жертв в зубах, и потому приговор был заменен: легкая дыба с последующим забиванием клиньев в череп, ослеплением и сожжением на костре.

Братцев отвели первыми, и Креспен почувствовал глубочайшую жалость к проходившим у двери его темницы.

— Спасибо, де Фюри. Отличная идея! — прокричал один из них, пока его волокли мимо, но сарказм несчастного пропал втуне, ибо Креспен счел его благодарность трогательной. Часом позже помощник палача вернулся за Креспеном.

— Вот что я тебе скажу, — произнес стражник, — можешь сам выбрать себе первую пытку.

— Сожжение, — закричал Креспен.

Стражник засмеялся, помощник палача тоже.

— Умный какой! — сказал он. — Ну-ка на дыбу!

Креспен от такой перспективы заметно приуныл.

— Ничего, — приободрил его стражник, — девушки высоких любят.

Что вряд ли Креспена утешило. После дыбы, когда его повели по коридору туда, где должно было происходить забивание клиньев, голова его задевала потолок. Огромный блистательный рыцарь поднялся со скамьи, как только они вошли, и поднял руку в железной перчатке.

— Стойте! Я — Жиль де Конвино, рыцарь по поручению с поля военных действий Филиппа Валуа.[44]

— Никогда про такого не слышал, — сказал стражник, поднимая с пола колотушку и пригоршню клиньев.

Рыцарь вдвинул свое гигантское туловище между ним и Креспеном.

— Я человек благородных кровей, мастер зубчатой булавы и известный гурман.

— Гурман? — подозрительно спросил стражник.

— Любитель пиров. Обжора! — Рыцарь раскатисто засмеялся, посерьезнел и указал на Креспена де Фюри. — Мне предписано забрать этого человека.

— Неужели меня съедят? — взвыл Креспен.

— Не лучше ли после того, как мы его сожжем, — посоветовал страж. — Мы можем приготовить его на вертеле.

— Дураки! — прорычал рыцарь, и все покорно занекали, но рыцарь сердитым жестом приказал им молчать. — Король пожелал, чтобы этого человека доставили в лагерь в Ломбардии, где вскоре состоится крупное сражение с Эдуардом Английским.[45] В гении этого человека — спасение Франции!

— Ну тогда ладно, — стражник был явно расстроен. — Не желаете ли, чтобы мы все-таки забили ему несколько клиньев на посошок? Например, в глотку?

Рыцарь покачал головой и сомкнул свою железную длань на Креспеновом растянутом на дыбе запястье, что причинило тому сильнейшую боль, хотя Креспен и смолчал. Его вывели из темницы через двор, где собирали в мешок останки братцев, затем по каменной лестнице на солнечный свет, где стояла прекрасная белая лошадь, и вскоре Креспен де Фюри и месье Жиль де Конвино молнией мчались через городские ворота к северной дороге на Лион.

Вечером, переполненные пищей и сладким элем, оба сидели у камина в придорожной харчевне. Креспену не доводилось еще видеть человека, который ел бы так много и так быстро, как месье Жиль. Креспен был еще не в состоянии держать ложку, поэтому Планктон, заросший бровями паж рыцаря, кормил его размельченной куропаткой, покуда сам месье Жиль лакомился вкуснейшим мясом всевозможной дичи, проглатывал целиком овощи, заливал их пинтами разнообразных соусов и в один присест расправлялся с буханками хлеба. Все это переносилось из глотки в желудок такими потоками эля, от которых большинство живущих скончалось бы на месте.

Бросив на решетку камина большое полено, месье Жиль ворошил огонь до тех пор, пока красного дерева каминная полка и темные углы комнаты не засветились.

— Полагаю, ты хотел бы знать, — месье Жиль сел, — каким образом Фортуна уберегла тебя от костра?

— Действительно, хотел бы, — согласился Креспен.

— Очень хорошо, — сказал месье Жиль, — но прежде, как сообщает мой организм, мне необходимо желудочное средство. Планктон!

Густобровый отрок появился в дверях, угрюмый от услужливости.

— Принеси мне что-нибудь прочистить нутро.