Безумие Дэниела О'Холигена - [18]
Они с Алисон могли говорить вечно, потому что тщательно выстраивали свои диалоги. Ночь проходила, бутыль пустела, они обменивались мягкими провокациями, словесными эскападами, перетекавшими в нешуточный спор, затем в неистовую баталию, громкую и бранную, когда один из них оказывался в невыгодной позиции, но сдавать или уступать территорию отказывался. Последней защитой Дэниела становилась дымовая завеса изобретательной лжи, из-за которой кавалерией прибывали подтасованные аргументы, якобы правдоподобная статистика, несуществующие события и фальшивые авторитеты, которые сокрушали оборону Алисон и уводили его абсурдные заявления в безопасное место.
Когда диспозиция менялась, Алисон говорила с соболезнующим выражением лица и так медленно, словно у Дэниела не доставало интеллекта следовать ее доводам. Ее покровительственный тон опрокидывал его преимущество в такое беспомощное бешенство, что порой он буквально кидался на стену и, рыча, выбегал из комнаты. Это было настоящее общение. Он обожал ее; она любила его; никто из них не замечал роковой разницы.
Алисон окончила университет и стала преподавать, что она терпеть не могла, а Дэниел тем временем писал диссертацию на тему «Концепция служения у Мэлори». Работа была представлена к концу первого года их совместной жизни, они уже обсуждали женитьбу. Беременность все решила. В университете «Золотой Запад» нашлось место ассистента, и молодая семья перебралась в самый большой провинциальный город страны.
Сначала Алисон, Дэниел и крошка Эмили, казалось, двигались в одном направлении. Для него внове оказалась работа, для нее — ребенок и старый дом в новом городе. «Золотой Запад» вскоре предложил ему место преподавателя по староанглийской литературе на факультете искусств. У Дэниела появились кое-какие амбиции, и потому он проповедовал терпимость, хотя Алисон выводило из себя, как провинциальное университетское общество относится к женщине с ребенком. На этих своих пижонских вечеринках…
«Дэниел, как славно! Заходите. Приятно повидаться. Вы пришли с Дженифер? Дженни?.. Алисон! Прошу прощения. Безнадежен с именами. Проходите, знакомьтесь. Господа, доктор Дэниел О'Холиген, восходящая звезда истории английской литературы в „Золотом Западе“, ведущая сила нашего нового курса, смею сказать, будущий ее руководитель! (Возгласы одобрения.) И его жена, м-м… Алиса. Одну минутку, Дэн. Это макраме, Алиса? Как интересно. Вы сами ведете хозяйство? Отлично, когда есть чем заняться дома. Простите, я должен забрать вашего блестящего мужа на одну минутку. Диана — на кухне, Дженни, почему бы вам не поделиться с ней рецептами?» Он даже погладил ее по голове.
Эмили росла, ходила в школу, Алисон иногда читала свои старые университетские книжки, просто для того, чтобы сохранить интерес, чтобы ее мозг не отказал окончательно. Потом подала документы в университет на заочный курс по праву. «Все равно не примут. Вряд ли сдам экзамены». Учиться ей нравилось. С нетерпением ожидала большую желтую бандероль с книгами, которую ей присылали раз в полмесяца. Закончила год с отличием. Подала документы на второй год на два курса. В следующем — на три. Годы летели как месяцы, как дни, до того теплого мартовского вечера, шесть лет назад…
Она, Дэниел и Эмили, гнали всю дорогу до университета и подъехали со стороны Главного зала как раз к восьми. Как глупо она чувствовала себя во взятой напрокат мантии и великоватой академической шапочке, но, по словам Дэниела, она выглядела потрясающе, и Эмили не сводила с матери благоговейного взгляда.
Воспоминания набегают одно на другое. Как они усаживались в Главном Зале с тысячами студентов; бедлам голосов, грянувший «Gaudeamus Igitur», когда академическая процессия потянулась через зал и помпезно проструилась рядом с ними к сцене. Она крепко стиснула руку Дэниела, потерявшись в мыслях, прислонилась к стене, и почти не услышала красноречивое выступление ректора. Она была потрясена, когда он произнес ее фамилию! Повернувшиеся к ней лица. Шепот в зале, он опять повторил ее фамилию: «…выпускается с высшим баллом (Дэниел подталкивает ее к проходу)… долгая история юридического факультета… (лица улыбаются и кивают, расступаются) …первая женщина, которая… (паника — я не могу, Дэниел) …достижение, которое по всем стандартам…» и все прочее, забытое в одном долгом шествии к сцене, сопровождаемом рокотом аудитории, поднимающейся со своих мест (споткнулась на ступеньках сцены), и кажущийся бесконечным путь по сцене, где ректор сбросил свою шапочку, а она — свою, и вспышки фотоаппаратов. Свиток и медаль на трехцветной ленте в дрожащие руки, овация зала (Боже, наяву ли все это?), наворачивающиеся от дикой радости слезы, и понимание на обратном пути через аплодирующую толпу, туда, где затерялись Дэниел и Эмили, что отныне все будет не так, как прежде.
Алисон сполоснула в раковине кофейную чашку и пересекла кухню. Швырнула «Западный информатор» в мусорное ведро, вышла из дома и заперла за собой дверь. Быть может, поехать на работу мимо Дэниела и зайти к нему?.. Нет, не надо. Если он взялся производить публичные беспорядки, пусть сам расхлебывает их последствия.
Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.
«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.
Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.
Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.
Популярный глянцевый журнал, о работе в котором мечтают многие американские журналисты. Ну а у сотрудников этого престижного издания профессиональная жизнь складывается нелегко: интриги, дрязги, обиды, рухнувшие надежды… Главный герой романа Захарий Пост, стараясь заполучить выгодное место, доходит до того, что замышляет убийство, а затем доводит до самоубийства своего лучшего друга.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!
Книга «Естественная история воображаемого» впервые знакомит русскоязычного читателя с творчеством французского литератора и художника Пьера Бетанкура (1917–2006). Здесь собраны написанные им вдогон Плинию, Свифту, Мишо и другим разрозненные тексты, связанные своей тематикой — путешествия по иным, гротескно-фантастическим мирам с акцентом на тамошние нравы.