Безумие Дэниела О'Холигена - [106]

— Голубя того, летуна. Как его звали? «Молния», может. Или «Быстрый». Как-то так?

— Никак не звали, Лесли. — Павел испытующе посмотрел на другого стражника, тот пожат плечами и покрутил пальцем возле уха. Павел продолжил: — Если б он вел себя по-другому, был бы жив.

— Голубь?

— Я про Иисуса говорю, Лесли! Слушай, че б тебе полезным чем заняться, а?

— Я за камнем слежу, как ты велел. — Губы у Лесли задрожали.

— О'кей, о'кей, — молодец, помолчи только, а? У меня и так забот по горло, понял?

Ник отвлек бурю от своего напарника:

— А че притчу надо было отменять? Вроде народу ндравилась?

— Не годилась она, там всякая мутотень негодная, не больно-то полезная. Возьми хоть про разум да про мечты.

— А че тут плохого?

— А давно ль ты разумом да мечтами торговал? На каких весах-то вес узнаешь? А как кто заберет их не заплативши? Да так ведь и ко вторничку вылетишь в трубу — оглянуться не успеешь. Ты ж должон службы да товар лицом иметь: крещение там для приходящих, да похороны для уходящих; много там штуковин разных; цветы да гробы, да время церковное, попу — чаевые. Потом всяких причастий да конфирмаций, бракосочетание — тоже большое дело, рукоположение, музыка разная, процесии, наряды, представления, благовония приятные, ну, а закруглимся на стенах каменных, воротах крепких, куче кирпича да извести, на имуществе и владениях! Ну, а тут ты говоришь: «Эй! Гляньте-ка, вона как тут у нас! Вот где надо быть! Кто хочет с нами стать частью избранных?» Палками придется их отгонять. И вот этого-то Исус и не понял.

— И скока надо платить?

— За что?

— Ну, чтоб попасть в эту Церковь Римскую?

— Да нискока. Мы ж основатели.

— Ну, а когда ты всех туда пустишь, что им будешь продавать?

— Путь, Правду и Жизнь! Via, Veritas et Vita! Нравится?

Нику понравилось.

— Ничо, звонко.

Лесли — не очень.

— И все захотят?

— Гадом буду! — пообещал Павел.

— Че-то не верится, что иудеи во все это обратятся.

— А они тут при чем? Они-то больно умные. Че ты хошь — церковь, полную иудеев? Тебе че, изжоги мало? Это ж для язычников, паря, для работяг. Этот рынок поболе будет, тут тебе народы и царства! Империи!

— Не всем это пондравится, Павел.

— Ты че мне гришь, Ник? Враги у нас будут? Натурально будут. Это у кого стоящего когда врагов не было? Нам-то как раз врагов надо поскорей, штоб у нас че было для объединения всех, кто с нами. Пока мы не устроим преследований там и сям, кто «за», кто «против», мы никакой церковью и не будем. Ну, пока все нормально, начало положено — иудеи навеки падлы батистовые, смотри че они наделали с Исусом, нашим парнем, но мы-то пойдем дальше.

— А че римляне, дают деньги на эти преследования?

— Римляне? На преследования! Етить твою, Ник, ты льва видал голодного?

— Нет.

— А как таво льва звали?

— Заткнись, Лесли, а? Вы, братва, мысль мою не прерывайте. Ну, как я и сказал, нам самим надо кой-каких преследований отыскать. Побить там умников, философов. Проклятых «Ан-ти-христов»! Нраицца? Эй, и голубцов, и лесбов, и всяких там. У меня и список есть.

— Как это мы станем бить голубцов? Они вроде тихие. У меня теткин сын голубой, дак он тихий.

— Да я ж не грю, че не надо чуток провоцировать. Я над этим работаю. Во, слушайте. — Павел выудил из рукава, где лежали гранаты, кусок пергамента. — Это будет «Послание к римлянам». — Павел отер рукавом рот:

«Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным; подобно и мужчины, оставив естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчинах делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение. И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму — делать непотребства, так что они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы, исполнены зависти, убийства, распрей, обмана, злонравия; злоречивы, клеветники, богоненавистники, обидчики, самохвалы, горды, изобретательны на зло, непослушны родителям, безрассудны, вероломны, нелюбовны, непримиримы, немилостивы».[91]

Павел запрокинул голову и произнес последние слова с таким напором, что они вылетели в холодный воздух вместе с брызгами слюны, осевшей на его цвета ореха лице.

— Круто! — воскликнул Ник громко, а Лесли тихо.

— Ну че, ребята, прорюхали, куда я клоню? Ясно, четко. Все понятно, никаких сомнений, че хорошо, че плохо. Друган Исус ни капли греха с упреком ни подпустил, сколько я ни умолял. Все это дерьмо про «не судите да не судимы будете». Я вам так скажу, лучший способ основать церковь — как раз судить поболе. Скажи как есть! Ты — мешок с дерьмом, ни в жисть тебе рая не видать.

— Только через Римскую Церковь?

— Молодец, Ник! Римская Церковь — единый путь. Исус — все про эту ерунду, разум, понимаешь, употребляй, штоб найти путь в Рай. Золотое правило Римской Церкви — разум тебе не нужен. Есть вопрос — спроси у знатаков. Сечете, мы говорим, есть только один мостик через пропасть; узкий мостик между мешком с дерьмом и спасением. И мостик тот — Церковь Римская, верно? Вот он Путь, Путь в Рай, и Рай — это Жизнь. Если захотят жить, должны тем путем идти, и угадайте-ка, кто стоит у ворот и продает Правду, штоб ты мог пройти? Павел из Тарса, исполнительный директор Римской Церкви. И доза Правды той будет ох сколько стоить тебе, ну да у тебя вся жизнь впереди, штоб расплатиться. И очень скоро весь народ попрется к будке у ворот, штоб попасть на этот мостик, и ох им будет! Весь свой разум и все такое придется им оставить у ворот, это будет часть сделки, и вот там на ветру в каньоне, а ветер-то гудит! И скажите-ка, эти ребята не ухватятся ли, как бутто конец света? Ухватятся за матерь-Церковь со всем своим добром. Кой-кто запаникует, натурально, станет пятиться, скажет, что хочет опять быть мешком дерьма, а для того у нас будут попы. Парочка попов будет ходить вдоль проволоки, успокоит их, повернет обратно.