Безопасный жалобщик - [38]

Конечно, такой факт мог быть и случайностью в гражданской биографии этого подрастающего человека. А если он случайностью не был? Если он был естественным выражением мещанского эгоцентризма некоторых наших граждан, для которых публичное возвышение своих деток — средство личного самоутверждения. Дома такой ребенок может подвергаться всяческим гонениям и придиркам, но достаточно ему переместиться во внешнюю сферу — во двор, на улицу, в общественный транспорт, и, кажется, нет для его родителей существа более воздушного и нежного, организма более ранимого и слабого. Там, где ступила нога этого инфанта, все должно замереть и пасть ниц в восторге перед его персоной. Освободите места, усталые женщины, а также усталые мужчины! Вы можете и постоять… Уберите прочь со двора ваши машины, граждане автомобилисты! От них пахнет бензином. Катитесь ко всем чертям, собачники, кошатники, голубятники! От ваших питомцев — одна зараза. Но уж если мы сами обзаведемся автомобилем, если сами решим ублажить своего инфанта покупкой собаки или голубя, если сами захватим место в переполненном автобусе, держись, окружающая среда! Поедете и в тесноте и в обиде.

Не нужно обладать особым воображением, чтобы представить себе, как современный мальчик, не получивший необходимых уроков в детстве, станет современным молодым человеком, который начнет давать уроки другим. Уроки равнодушия и хамства.

Одетый и причесанный на уровне среднемировых стандартов, оснащенный современной бытовой электроникой, летающий из одного города в другой со скоростью звука, смотрящий хоккей с другого континента, плещущийся в индивидуальной ванне, черпающий полной мерой все блага материально-технического прогресса, этот бывший мальчик ничем не отличается от своих духовных предков, таких же пещерных себялюбцев, как и он. Только те стриглись «под бокс», а этот — «под патлы» или «под битлы», автор точно не знает, как это называется. Те носили сапоги гармошкой, гитару под мышкой и выставляли на окошко примитивный приемник, который своим слабым пятиламповым голосом помогал им самоутвердиться, нарушая тишину в радиусе всего лишь пятидесяти метров. Этот — приобретает сложные стереосистемы на транзисторах, увеличивающие радиус звукохамства во много раз. Вместо сапог в гармошку носит полусапоги на молнии, а гитаре все чаще предпочитает портативный магнитофон. Однако суть от этого не меняется.

Стоит ли удивляться, если этот великовозрастный инфант на транзисторах, налившись соками и ощутив в руках силу, оттолкнет в очереди старика, сидя за рулем, обдаст прохожих фонтаном хамства из-под колес, заняв место рядового служащего, не увидит в упор стоящего перед ним посетителя или в порыве злобной откровенности напишет в редакцию «Известий» следующие строки: «Я ненавижу этих старух и стариков, так прочно сидящих в трамваях, троллейбусах и автобусах… Пора прекратить громогласно учить друг друга культуре и этике». Нет, удивляться этому не стоит.

Удивляться приходится другому. Почему мы, тратя огромные силы на оборудование счастливого детства, неся невиданные расходы по воспитанию, образованию и увеселению подрастающего поколения, так мало нагружаем это поколение обязанностями, которые воспитывают душевную культуру куда эффективнее, чем любые педагогические проповеди и увещевания.

Вспомните «Тимура и его команду». Сколько благородных мальчишеских сердец породило возникшее до войны движение добровольных помощников стариков и больных — пионеров-тимуровцев! Сколько добрых дел сделали эти ребята во время войны, помогая семьям фронтовиков! Как автор ни напрягает свое воображение, он не может представить себе тимуровца в роли инфанта, для которого согнали с места женщину.

К сожалению, эффект рыбьего глаза — болезнь весьма заразительная. Она поражает порой и лиц, казалось бы, с неплохим иммунитетом.

Обратите внимание на очередь, которая образовалась у дверей врачебного кабинета. Очередь уже часа два не двигается. Первый так первым и остался. Но не подумайте, что кабинет все это время не работал. К его открытию явилась независимого вида гражданка и вошла туда, что называется не моргнув своим рыбьим глазом. В ней многие узнали работника сферы обслуживания, человека, в городе весьма влиятельного. На смену ей пришла другая нарушительница, которая также проследовала в кабинет, обдав очередь невидящим взором. Медсестра объяснила очередникам, что внеочередница — школьная подруга докторши… Затем явился еще какой-то гражданин, имевший, видимо, перед врачом особые заслуги.

Когда в плотной череде внеочередников возникла некоторая промоина, в которую очередь могла осторожно сунуть свою голову, с улицы явился новый участник этой маленькой человеческой драмы: пожилой мужчина со щекой, подвязанной теплым шарфом и глазами, перекошенными дикой болью.

— Уважаемые! — обратился он к очередникам. — Погибаю… Просто на стенку лезу… Может, пропустите…

И тут-то очередь взвилась. Терпение ее лопнуло. Глаза у всех моментально стали короткофокусными, слова — грубыми, тон — обидным. И чего только не услыхал в свой адрес бедный больной.