Безмужняя - [19]

— Пойдите и скажите ей, что раввин просит ее сейчас же прийти в синагогу. Я прошу ее спасти моего ребенка.

Калман поспешно и тихо уходит. Реб Довид берет свечу и переходит из тесной маленькой комнатки в пустой и глухой зал синагоги.

— Полоцкий даян просит вас сию же минуту прийти в синагогу. Его ребенок снова в опасности! — крикнул Калман, вбежав к белошвейке. Произнести неправду тихим голосом ему было сложнее, чем закричать, а сказать правду он боялся.

«Боже! У меня злое сердце! — подумала Мэрл. — Раввинша обидела меня, и я перестала интересоваться больным ребенком!» — Она быстро сбежала по лестнице, даже не взглянув на Калмана.

Раввин стоял в углу у восточной стены — там же, где она говорила с ним в первый раз. Но на этот раз он ждал ее и повернулся лицом ко входу.

— Ребе, что с вашим ребенком? — выдохнула она, запыхавшись.

— Я обдумал ваше дело и разрешаю вам выйти замуж.

— Я больше не думаю о замужестве. — Мэрл неприязненно покосилась на Калмана. Тот остановился поодаль, как бы опасаясь получить пощечину.

— Вы думаете о замужестве! — крикнул реб Довид. — Вы ждали полтора десятка лет и больше ждать не хотите, я знаю! Вы можете пообещать, что, если я не освобожу вас от прежнего брака, вы и впредь останетесь верной Закону агуной?

— Ничего я не обещаю! — загорелись ее глаза. — Я не хочу больше быть глупой телкой! — и в голосе Мэрл реб Довид услышал треск сухого пламени, точно в нее вселилась и говорит ее устами чужая грешная душа.

— Это значит, что вы можете выйти замуж без разрешения или вообще станете жить с мужчиной без хупы. Но вы станете говорить, что виновна в этом Тора. Так знайте: Тора ни в чем не виновна, а вы можете выходить замуж! — воскликнул раввин, повернувшись к арон-кодешу, чтобы свиток Торы убедился в его правоте. — Я тоже страдаю от жестокости, люди жестоки со мной и по сей день. Но я знаю: Тора не повинна в том, что законоучители порой глухи к чужому несчастью!

— Жена ваша сказала, что вы можете пострадать из-за меня, — в испуге отступила от раввина Мэрл. — Вас могут лишить места.

— Не заботьтесь о моем месте! — раввина передернуло, точно от укуса. — С Божьей помощью я отстою его сам. За то, что я освобожу вас от брака, люди заставят меня страдать. Но если я не сделаю этого, небеса накажут меня намного страшнее.

— Ваша жена проклянет меня! — пробормотала Мэрл.

— Если не устраивать шума, ребе не пострадает, — дрожащим голосом вмешался Калман и придвинулся поближе. — Можно сделать тихую свадьбу.

— Это правда, если не будет шума вокруг этого дела, раввины промолчат. А теперь идите, желаю вам счастья, — обессиленно ответил реб Довид.

Мэрл молчала, и Калман, точно больную, вывел ее из синагоги. Молчала она по дороге домой. Молча встретила она и сестер, которые явились к ней через несколько дней. Калман сообщил им, что Мэрл разрешено — в добрый час! — выйти замуж, но она упрямится. И Гута с Голдой пришли к ней снова. Они вновь оплакивали ее судьбу, перечисляли достоинства маляра и недостатки своих мужей-лентяев, вновь говорили о старой матери, что ждет в богадельне доброй вести от дочери, которой не придется навечно остаться одинокой агуной.

Мэрл понимала: если она скажет сестрам, что не хочет теперь выходить замуж, чтобы не навлечь беду на полоцкого даяна, — ее примут за сумасшедшую. И она молчала. Но по ее тягостному молчанию было видно, что она согласна на все, лишь бы ее оставили в покое.

Вышла замуж

Реб Йоше, старший шамес виленской городской синагоги, также устраивал свадьбы. Это был широкоплечий, высокий человек с белой бородой до пояса и с жесткими густыми усами, шевелившимися подобно усам льва. Реб Йоше недовольно взглянул на Калмана Мейтеса, который явился к нему как раз посреди обеда и твердым голосом объяснил, что просит приготовить хупу. Старший шамес окинул посетителя опытным взглядом и сразу понял, что речь идет о бедной свадьбе. Он протянул руку и буркнул:

— Свидетельство от виленского раввина о том, что вы и женщина имеете право вступить в брак.

Посетитель, вертя в руках свою палку, промямлил, что такого свидетельства он не принес, но, если свидетельство необходимо, он может получить его у полоцкого даяна, реб Довида Зелвера.

— Свидетельство от полоцкого даяна для меня — все равно что пустая бумажка, — вздыбил реб Йоше свои львиные усы и задвигал ими, точно разгрызал мозговую кость. — Пойдите и принесите свидетельство от настоящего раввина.

И Калман ушел. Он долго вынюхивал, прощупывал, прислушивался и разузнал, что Залманка, младший шамес городской синагоги, ладит со старшим шамесом, как кошка с собакой. Залманка жалуется, что реб Йоше не дает ему голову поднять, что хупу всегда устраивает сам, что всегда сам показывает виленскую синагогу богатым гостям из-за границы. Калман подружился с младшим шамесом и между делом сообщил ему, что собирается жениться, а устраивать хупу хочет пригласить его, Залманку, а не старшего шамеса. Залманка намного лучше, чем реб Йоше, этот гордец и шкуродер, и ему, Калману, Залманка нравится больше. При этом Калман сообщил, что берет в жены почтенную женщину, муж которой пропал на войне уже более пятнадцати лет назад. Она не хотела выходить замуж за кого придется и ждала, пока не встретила солидного человека. Разрешение на брак дал полоцкий даян, который держит сторону бедняков и младших шамесов — не то что другие виленские раввины, поддерживающие старшего шамеса. Если нужно свидетельство, Калман возьмет у полоцкого даяна такую бумагу, что она будет больше, чем Мегилас Эстер