Безмолвные клятвы - [73]

– Я и так рядом.

– Мне будет спокойнее, если вы будете вместе. Когда вы не с Речел, мне страшно за вас.

– Я уверен, что Речел оценила бы такую заботу.

Феникс тяжело вздохнул и направился к двери:

– Я забочусь не только о Речел.

Когда Феникс вышел из хижины, Генри не последовал за ним, а задумался над его словами. Так же, как и Феникс, Генри ходил по комнате и смотрел на свои картины, пытаясь увидеть их глазами друга.

Любви и безысходности был исполнен портрет его матери, иронии и самодовольства – портрет отца. На одной из картин проститутка сидела над ребенком и вырывала сердце из его груди, а ребенок глядел в потолок, и из его глаз по щекам текли кровавые слезы.

Рядом стоял портрет Феникса, сидящего за карточным столом с сигарой в зубах. Генри написал его во вполне реалистической манере и сейчас удивлялся, почему Феникс оставил собственное изображение без должного внимания.

Генри понимал, что ему следует пойти в дом, поужинать вместе с Речел и Фениксом и сердечно попрощаться с единственным другом. Но у него пропал аппетит, а произнести слова прощания он решил завтра утром. Генри почувствовал, как плечи его поникли, а по щеке скатилась капля. Он посмотрел на крышу, но та не протекала. Тогда он вытер щеку и лизнул пальцы, ощутив соленый привкус слезы.

Черт побери! Он снова и снова чертыхался и взволнованно расхаживал по мастерской. Генри не знал, что ему так необходимы дружба и любовь, и спрашивал себя, почему оценил это только сейчас, когда лучший друг покидает его? С каждой подобной утратой Генри терял часть самого себя и боялся, что придет время, и в его душе ничего не останется, кроме неизбывной тоски.

Раньше Генри никогда не признавался себе, что способен испытывать к людям симпатию и любовь, восхищаться ими. Но после встречи с Фениксом все изменилось. Феникс охотно стал его другом, не требуя от Генри никаких обязательств, не ища никакой выгоды, не ставя условий. Он вступился за Генри, хотя их не связывали ни кровное родство, ни деловые интересы. Феникс принял Генри таким, какой он есть, не судил его и не пытался изменить. Генри понял, что ему будет не хватать такого друга.

Он снял с мольберта покрывало, и взору его предстала последняя работа, изображавшая Речел и Розу. Мадонна и шлюха, обе одетые в платья цвета слоновой кости, хотя одна была почти безволосой и выглядела измученной и высохшей, тогда как другая стояла гордо и грациозно, ее волосы лежали на плечах густыми волнами, кожа щек блестела на солнце.

Генри убрал этот холст с мольберта, заменив его чистым и большим по величине. Он приготовил краски и кисти, и ощутил, как образ, возникший в его сознании, начал обретать реальные очертания. Образ Речел, укрощающей бурю, держащей в руках дьявольский хвост, заставляющей чудовище умерить свой гнев.

Речел, которая обезоружила Генри своей правдивостью и беззащитностью, усмирила его терпением и заботой. Речел, которая изгнала из его души кошмары и воскресила любовь. Генри не сомневался, что она его любила. Ее честность была тому доказательством.

Выйти замуж – это одно. Ждать мужа каждую ночь, принимать его с желанием, дарить и самой испытывать наслаждение – это совсем другое. И когда она лежала под тяжестью его тела, то не закрывала глаза, а пристально всматривалась в лицо мужа, словно каждую ночь замечала в нем что-то новое. В ее поведении не было и следа скованности, она угадывала каждое его движение и подхватывала его ритм, словно поглощая его, вбирая в себя.

Возможно, Речел уже удалось завладеть им, ибо Генри начал верить, что любовь приносит не только отчаяние. Он понял, что теперь самое время переселиться в дом жены и остаться в нем навсегда.

* * *

Речел не видела Генри три дня. По ночам она наблюдала, как в окнах хижины горит свет, и ждала мужа. Днем она обнаруживала, что яйца собраны и коровы подоены, видела, как Генри работает в огороде, а потом снова возвращается в мастерскую. Речел не решалась подойти и спросить, почему он не приходит поесть… почему он не приходит к ней. Она боялась услышать от Генри, что ему не нужна жена на кухне или женщина в постели.

– Пусть остается в мастерской, – сказал ей Феникс тогда за ужином, собираясь на следующий день покинуть город.

Но Феникс мог с легкостью рассуждать подобным образом – он был мужчиной. Мужчины живут в свое удовольствие, а женщины почему-то должны быть добродетельно-терпеливы и всегда прощать. Речел поставила чайник на огонь и начала злиться из-за того, что он долго не закипает.

Наружная дверь со стуком распахнулась, и Речел услышала сдавленные ругательства и грохот ящиков: кто-то переносил вещи с крыльца в дом. Ее раздражение тотчас сменилось волнением ожидания, сердце забилось громче и чаще. Речел на цыпочках приблизилась к двери кухни, приоткрыла ее и выглянула в коридор.

Генри перетаскивал ящики с картинами и коробки с рисовальными принадлежностями в свою комнату. Речел отошла от двери, чувствуя легкое головокружение и сознавая лишь то, что муж впервые за последние три дня появился дома и что он перебирается к ней насовсем.

Вернувшись к плите, Речел обернула руку краем фартука и сняла с огня давно кипящий чайник. Она решила, что Генри, наверное, проголодался, и достала из корзины два яйца, потом добавила еще два. Вынула из хлебницы бисквиты, которые испекла раньше, надеясь, что ее желудок не отторгнет эту пищу. Отрезала кусок ветчины, которую не могла есть.