Бежит жизнь - [34]

Расставаться с другом всегда тяжело. И все-таки, когда бежит Журка за стаей и кричит, Юрку, может, больше других хочется, чтоб он полетел. И крик этот сносить Юрку не по силам. Он закусывает губу и тужится, едва сдерживая слезы, и виноватым себя отчего-то чувствует.

— Давай-ка, брат, домой за уроки, — зовет с крыльца отец. — Поиграл — хватит. Ты теперь школьник, надо заниматься, а Журка подождет.

Он стоит в грубом, толстом свитере, усатый, большой, сильный. Юрок любит отца и гордится им. Он настоящий охотник! У него не двустволка, как у других, а карабин с оптическим прицелом, и полозья широких лыж покрыты тонкой оленьей шкурой. Он подолгу, месяцами, живет в тайге. Он сильный, добрый, спокойный. Лишь однажды видел Юрок, как разозлился он, вспылил.

Юрок играл с сусликом Сосей на улице. Подошел пьяный сосед дядя Шура, «пошутил» — ткнул папиросой суслику в нос, только Сося увернулся, не будь дураком, цапнул шутника за палец. Дядя Шура взбесился, схватил Сосю, ну и… об землю. Юрок заплакал, вышел отец, увидел Сосю, помрачнел — и дядя Шура летел кубарем аж до своих ворот.

Вскорости отец привез Юрку лису. Ее потом ночью из клетки украли.

Юрок заманивает журавля в сарай, приговаривает:

— Что, брат, неохота идти? Надо. Я теперь школьник, надо заниматься. Если сразу учиться хорошо не начнешь, то так потом и будешь. Только знаешь, брат, эти палочки у меня никак ровно не получаются. Все пляшут…

Когда Юрок зашел в избу, отец провел ладошкой «против шерсти» по его голове и, мягко улыбнувшись, заговорил:

— Что, брат, может отдадим журавля? Тебя, я гляжу, от него за уши не оттащишь. А ты теперь школьник, надо заниматься. А то учиться не начал, а уж силком приходится за уроки садить. Это не дело, брат.

Юрок потупившись молчал.

— Отдавать надо. Зима на носу, где его держать? В сарае он замерзнет… Вот из детсада приходили, просили… У них там есть условия…

— Я сам всегда за уроки буду усаживаться, только давай Журку не отдадим.

— Ну-у, брат… Ты же большой, а там маленькие. Их много, всем на радость Журка будет.

Конечно, если всем, то отказывать неудобно. Но ведь и тут всем. Каждый день столько людей мимо идут и смотрят, а свои с улицы, так просто-напросто заходят и играют с Журкой так же, как и он, Юрок.

— Нет, не отдадим. Тут тоже многим на радость. За ним уход нужен, а они не смогут. Если надо, пусть сюда приходят, смотрят. Тут недалеко. А за уроки я сам буду усаживаться.

— Ух ты, единоличник, — усмехнулся отец и снова потрепал сына по волосам. — Жить негде ему, говорю, — поглядел на упрямый молящий взгляд, сомкнутые губы, добавил: — Ладно, поживем — увидим.

А дня через три…

— Вот он! Во-о-от о-он! Красивый како-о-ой! — услышал Юрок за забором.

Меж штакетин враз появилось несколько десятков носов. К доскам жалась мелюзга лет по пять. Дверь ворот приоткрылась, и во двор заглянула женщина. Фока, черная коротконогая такса, залаял. На крыльце появился отец. Закрыл в будку пса, кликнул Юрка. Юрок понял: прибыл детсад, и это серьезно.

— Ну что? Давай решай, — сказал отец, когда Юрок подошел. — Видишь, сколько их. Пришли просить.

— Ма-а-альчи-и-ик, о-о-отда-а-ай на-а-ам жу-рав-ля-я-я! — затянула какая-то девочка.

И наперебой загалдели остальные:

— Пусть он у нас живет!

— У нас хорошо!

— Мы его кормить сами будем!

Юрок поглядел на Журку. Тот беззаботно, не подозревая ни о чем, рылся в ботве. Они кормить его будут. А что, он, Юрок? Думают они — нет, каково ему без Журки?!

— Он все равно скоро улетит. Я его почти вылечил, — отговаривался Юра.

— Вот и пусть немного у нас поживет. Пока не улетел, — женщина присела, говорила нараспев, — у нас есть кролик, ежик, но всем ребятам хочется журавля. Все уши прожужжали мне про твоего Журку.

Малыши зыркали во все глаза. Ждали.

— Надо уметь, Юра, и о других думать. Смотри, сколько их! Откажем мы им сейчас, не отдадим журавля, знаешь сколько будет горя, слез, а отдадим — столько радости, — уговаривал его отец.

— Юра, ты же будешь к нам приходить. Тем более, нам все равно твоя помощь потребуется.

— Ма-а-альчик, отда-а-а-ай, — снова запела девочка.

— Ладно, — решает Юрок, — берите.

И, как камень с плеча свалился, задышалось легко.

— Только вы хорошо следите за ним. Кормит пусть кто-нибудь один, надежный, а то закормить можно. Двигаться станет мало, разжиреет и заболеть может. Без присмотра не оставляйте, на ночь на замок запирайте… — спешно давал Юрок последние советы.

Рядом с детсадом — магазин. Идут люди за покупками, и непременно, хоть на полминуты задержатся, посмотрят на журавля и детей вокруг него. Юрок тоже частенько стоит в толпе у зеленой оградки. Во двор обычно не заходит. Стоит себе, любуется Журкой, поглядывает на ребятишек, на людей рядом. И никто ничего не знает, кто он, какое отношение имеет к этой красивой птице? И хорошо ему отчего-то, светло на сердце. Уйдет и все вспоминает: как смотрели люди, с каким торжеством какой-нибудь шалопай подставлял голову, а потом чесался и морщился точно так же, как раньше он, как воспитанно и гордо вел себя Журка.

Осень стояла сухая и теплая. Однако по утрам выпадал и белил землю иней. Шел Юрок в школу, заметил — парит сильно изо рта. Решил: надо забежать в детсад, подсказать, чтоб о теплом жилье для журавля позаботились (он у них пока жил в сарайчике). После уроков побежал, проскочил сначала к магазину. Там у входа, устоявшись на деревянном крыльце, согнутая пополам, живая, разговорчивая бабка Сатуниха продавала семечки. Юрка она всегда угощала одной-двумя пригоршнями.