Безбожно счастлив. Почему без религии нам жилось бы лучше - [83]
Также и Вольфганг Босбах расточает приветствия, и, даже если некоторые имена появляются дважды, на домашней странице группы 58 раз повторяются сокращения MdB и MdL[113], ссылки на тех из них, кто хочет по религиозным основаниям поставить право бессознательного скопления клеток выше права взрослых людей. Но самый интересный PDF-документ открывается под именем Хуберта Хюппе.
«Уполномоченный представитель федерального правительства по делам инвалидов» – значится наверху, над текстом, рядом с федеральным орлом. «Право на жизнь подвергается все более сильному давлению, – пишет этот человек от имени нашего населения и его Бога, – в конце жизни и в начале жизни»>123. Из этого становится ясно: чтобы найти политических сторонников религиозного фундаментализма, нам незачем смотреть на Ближний Восток – они сидят посреди нашего Бундестага.
Филипп Миссфельдер, тогдашний председатель Молодежного союза, заходит в своем приветствии столь далеко, что выступает за борьбу с самоопределением, потому что тем самым он защищает «с трудом достигнутые в течение веков успехи и достижения гуманизма и христианства»>124.
Какие занятия по истории посещал человек, который выдает подобные заявления, – евангелические, католические или вообще никаких?!
Становится ясно, что этот союз поддерживают и топ-менеджеры организованного католицизма (ввиду присвоенной им должности государственных хранителей христианской морали): Ганс-Юрген Абромейт, Маркус Дрёге, Феликс Генн, Хайнер Кох, Райнхард Маркс, Иоахим Майсснер, Герхард Людвиг Мюллер, Вернер Тиссен, Хансйорг Фойгт, Карлхайнц Виземанн, Райнер Мария Вёльки, Роберт Цоллитш – все эти люди являются чиновными противниками самоопределения и, среди прочего, получают за эту позицию ежемесячную зарплату в размере не менее 8000 евро плюс официальное место жительства, официальный автомобиль и шофера – все это за деньги налогоплательщиков. А для того, чтобы придать вес своему политическому влиянию, они, подобно своим протестантским коллегам, поддерживают одно интересное учреждение: Комиссариат немецких епископов, или, кратко, Католическую канцелярию в Берлине.
«От имени немецкой конференции епископов» эта инстанция представляет свои интересы «в политических вопросах федеральным органам, совместным органам земель, представительствам земель при федерации, партиям и общественным силам, действующим на федеральном уровне». – Тут уже кое-что проклевывается… – «Существенная задача церкви состоит в поддержании и укреплении фундаментальных ценностных позиций, обосновывающих смысл и формирующих общество», – значится на домашней странице этого органа в соседстве с фотографиями самых могущественных епископов нашей республики, которые позируют в богато украшенном чиновном облачении рядом с Ангелой Меркель и Йоахимом Гауком>125. И поэтому вполне логично, что эта католическая контора уже в 2003 году предостерегала от эвтаназии, как позднее напишет Карстен Фрерк в своей «Kirchenrepublik Deutschland»[114]>126.
«У меня есть все еще некая смутная надежда, – говорит София, – что из четырех законопроектов победит тот, который не станет криминализировать непосредственную миссию врачей – облегчение страданий».
«Но… – я момент раздумываю, пока мы идем через парк. – В настоящее время в Германии не существует никакого наказания за оказание помощи в самоубийстве, правда ведь?»
«Нет! – София останавливается и смотрит на меня широко раскрытыми глазами. – И именно поэтому совершенно неверно говорить о самоубийстве! – восклицает она. – Убийство – это именно преступление – умерщвление другого человека против его воли. Я знаю, что это понятие всюду используют необдуманно, но оно означает языковую криминализацию действия, которое не является преступлением. Если кто-то убивает других людей, думая, к примеру, таким способом попасть в рай, то, наверное, понятие “убийство” оправданно, но в противном случае это называется самоубийством или смертью по своей воле, разве нет?! – София некоторое время молчит, потом откашливается, снова берет меня под руку и тихо продолжает. – Во всяком случае, я заранее обо всем позаботилась!»
«О чем?!»
«О препарате. Давно уже. Или ты думаешь, что я все время тут наслаждалась бездельем?»
«Если честно, то у меня … – я останавливаюсь, – как-то нет у меня особой радости от того, что ты…» «Ну?»
Голос у меня дрожит: «…что ты покончишь с собой».
«Я это отлично понимаю. Но я также рассчитываю на то, что ты поймешь мое решение».
«На это ты всегда можешь рассчитывать! Но все же…»
«Знаешь ли, у Вольфганга Херрндорфа[115], который среди прочего написал роман “Чик”, обнаружили неизлечимую опухоль мозга. Когда ему сообщили этот диагноз, он написал в своем блоге, что нуждается в некоей стратегии ухода из жизни, для психогигиены, – чтобы быть хозяином в собственном доме>127. А поскольку врачи ничем ему дальше не помогали, он, в конце концов, раздобыл себе пистолет. Это жестоко, я этого не хочу, я этого не могу! Столько неудачных попыток самоубийства: принимают снотворные, вешаются, даже умудряются выстрелить себе в голову, потому что иначе невозможно продолжать жить! Бесчисленных машинистов поездов подвергают психологической обработке после того, как они стали невольными свидетелями чьего-то суицида – и все это только потому, что наше проклятое христианское правительство…»
