Безбожно счастлив. Почему без религии нам жилось бы лучше - [72]

Публика аплодирует, а Анна Билль сначала поворачивается к Сейран Атеш, которая должна рассказать, как она в возрасте 21 года подверглась нападению, в нее стреляли и при этом повредили ей сонную артерию. В противоположность мне госпожа Атеш совершенно спокойна, и у меня неожиданно появилось время еще раз продумать свои наиболее важные аргументы. Вот их суть: исследования мозга, результаты которых не оставляют нам никакой возможности верить в жизнь после смерти, как бы нам того ни хотелось. Из этой пока еще молодой дисциплины мы знаем, что все психические процессы суть следствия в высшей степени сложных нейронных взаимодействий. Поэтому с помощью магнитно-резонансной томографии мы можем наблюдать за деятельностью мозга, назначая при этом определенным участкам мозга соответствующие функции чувства и мышления, и констатировать, что выход этих участков из строя, например – вследствие несчастного случая или заболевания, приводит к утрате именно тех способностей, которыми заведуют данные участки. Мы также знаем, что наш мозг занят саморасшифровкой и эта работа только началась, однако мы уже можем довольно точно наблюдать, что отмирание некоторых мозговых клеток, как при болезни Альцгеймера, ведет к фундаментальному изменению всей человеческой личности. И если только небольшая часть мертвых мозговых клеток имеет уже столь фатальные последствия, то мое сообщение на сегодняшний день очевидно: желание жизни после смерти ничего не меняет в том, что наша личность укоренена в мозгу и однажды умрет вместе с ним.

Сейран Атеш смотрит на это иначе и говорит в свою очередь про некий белый свет, к которому она приближалась, и обретает душевную и земную опору в лице католички-фундаменталистки. Мускулистый пастор, со своей стороны, уже взял меня на прицел, поэтому я лучше отвернусь от стального, сверлящего взгляда его голубых глаз и подытожу еще разок мой первый пункт.

Если все наши мысли, чувства, надежды и желания, то есть все, что составляет наше человеческое бытие, имеет основание в мозге, если тем самым вся наша личность укоренена в глубинах самой сложной структуры, которую когда-либо открыли, – человеческого мозга, то наша смерть – это ни больше ни меньше как конец нашего существования.

Ведь предположение, что в машине нашего тела обитает дух, «душа», которая способна существовать независимо от этой машины, на фоне современных знаний по праву характеризуется как заблуждение: декартовский дуализм, согласно которому тело и дух существуют отдельно друг от друга, фактически опровергнут – это так просто!

Пастор тут же использует историю госпожи Атеш о свете в конце туннеля, чтобы обнаружить мнимый пример: переживания клинической смерти, в конце концов, всегда и повсюду похожи. Он признает, что, конечно, в существовании Бога они его не убеждают и не могут также служить доказательством (Beweis) жизни после смерти, «но все же это довод (Erweis)».

Доказательство, довод, намек, указание (Beweis, Erweis, Hinweis, Nachweis)[88] – поди разберись! Но и я знаю один пример: профессиональные верующие любят применять эту испытанную тактику словесного затуманивания и этим часто с успехом отвлекают от того факта, что их гипотезы даже не на песке построены – это просто воздушные замки.

Но этот человек может привести еще одно доказательство того, что он хорошо учился в риторической семинарии по предмету теологии:

«Между небом и землей есть такие вещи, – говорит он и медленно и таинственно крутит ладонью кверху возле собственной головы, – о которых мы мало что знаем».

Что ж, это вы мало что об этом знаете, господин пастор, но для представителя небесного мировоззрения это не так уж и удивительно. Утверждение, что погода меняется, когда кукарекает петух на куче навоза, или остается той же, помогла бы нам здесь примерно так же, как и ваша эзотерическая тавтология! Но прежде чем выступать с подобными заявлениями, я лучше подожду, как хороший студент, когда меня вызовет госпожа Билль.

Но теперь моему вниманию предлагается речь Мехтильды Лёр, председательницы Союза «Христианские демократы за жизнь», то есть своего рода «католибана»[89]. И эта речь для меня действительно важна, так как сидеть за одним столом с кем-то, кто возглавляет организацию, которая всерьез хочет вновь отменить с трудом добытое право каждой женщины на аборт, в век самоопределения и просвещения означает для меня небольшую сенсацию.

Но долго еще, прежде чем раскрыть публике свою антиэмансипаторскую позицию, госпожа Лёр доказывает, что мышление не относится к числу ее сильных сторон: «Истина это или заблуждение, – говорит она по поводу жизни после смерти, – вероятность тут один к одному».

И, разумеется, она не заставляет долго ждать того, чтобы ввести в игру того бедного парня, который собственную аргументацию подорвал всем своим образом жизни: глубоко религиозного, а позднее тяжело больного математика Блеза Паскаля. И в пределах своих явно ограниченных речевых возможностей противница абортов объясняет актеру кабаре «пари Паскаля»:

«Если один из нас верует – или же не верует! – то спросим-ка: что для жизни этой особы лучше?»