Безбожно счастлив. Почему без религии нам жилось бы лучше - [67]
«Дорогая госпожа аль-Вахиби, – без проблем могло бы ответить их руководство, – мы искренне благодарим вас за ваше предложение, но от приглашения на собеседование воздерживаемся. Как христианское воспитательное учреждение, мы имеем перед собой официальную задачу воспитывать детей в христианской вере, и поэтому государство наделило нас правом принимать к нам на работу лиц, состоящих в нашей религиозной общине».
Согласно действующему законодательству, ни один адвокат не может оспорить такой ответ. Тот факт, что христианские детсады на 85 процентов финансируются в размере 1,7 млрд евро из государственных средств>94, при этом так же не имеет значения, как и статья 1 нашего Основного закона, согласно которой все люди в Германии имеют равные права. Ибо привилегия собственного права на труд, согласно которой люди, не принадлежащие принятой в данном учреждении религии, могут подвергаться дискриминации, имеет силу для всех религиозных учреждений.
Однако мы, как альтернативный детсад, являемся зарегистрированной организацией и тем самым подчиняемся законам ФРГ. Значит, если мы желаем знать, подходит ли нам тот или иной педагог, то нам следует другими способами выяснить, признает ли он принципы нашего сообщества. Но какими именно?
Может, нам надо ее спросить, как она относится к однополым партнерствам? Или признает ли она эволюцию как миллион раз доказанный факт? Или выяснить, что она думает о религиозной свободе? Или четко спросить: как бы вы определили, пригодно ли мировоззрение того или иного педагога для того, чтобы помочь детям развиться в самоопределяющихся индивидов в открытом обществе?
В конце концов требования, которые мы должны предъявлять к педагогам, не могут быть меньше этих. Это вовсе не означает, что дети должны быть безбожно счастливы – но по возможности они должны быть уверенными в себе и довольными. Я имею в виду, что в секулярном государстве дети должны постепенно получать всю уже нами собранную информацию об этом мире, чтобы впоследствии они могли сами решать, во что им верить и верить ли им во что-то вообще, – таков главный принцип просвещения и самоопределения.
Когда я прихожу домой, голова у меня гудит. Дома я в задумчивости провожу послеобеденное время с моими на зависть беззаботными детьми, а когда оба засыпают, я бросаюсь на диван, глотаю таблетку и ищу решение суда, которое упомянула Сабина. За 0,44 секунды Гугл находит почти 100 000 немецкоязычных новостей по теме головного платка – и сразу наверху выдает актуальный случай из Штутгарта>95, кратко сообщив его суть: одна мусульманка, носящая головной платок, хочет наняться ассистенткой к стоматологу и получает по имейлу отказ со словами: «Мы не принимаем дам, носящих головные платки».
Уфф. Конечно, можно было бы так поступить и в нашем случае, но это вызовет неприятности. Доктор, однако, добавляет еще откровеннее: «Мы также не понимаем, как такие нанимающиеся на работу дамы представляют себе толерантность».
Я откидываюсь на спинку стула и берусь руками за голову – может, и я такой же упрямый зануда, как этот дантист? Действительно ли он просто упрямый зануда, или он вправе отказать этой женщине? И что в этом контексте означает толерантность?
«Что-либо терпеть или переносить» – выдает мне память, и это подтверждает поисковик, приводящий этимологию слова «толерантность» от латинского tolerare, т. e. «терпеть», «допускать». И дает не только философское и политическое измерения этого понятия, но и в дополнение совсем неожиданное – техническое.
Во мне оживают воспоминания об одной очень короткой и почти забытой главе моей жизни. Вскоре после моей гражданской службы мне взбрела в голову дикая мысль – изучить технологию театра и организации мероприятий, но еще до того, как ответственный профессор объявил мне, что я всегда буду работать за кулисами, а не стоять на сцене – так что я сразу потерял к этой сфере интерес и прошел необходимую практику на машиностроительном предприятии.
Итак, я неделями занимался шлифовкой деталей, просверливал отверстия в стали, накручивал резьбу, монтировал розетки в машинах, а также познакомился с 220 вольтами на 16 ампер, которые, по Адаму Ризе получается[78], 3520 ваттами пробежали по моим нервам и впечатляюще мне проиллюстрировали то, чего я никак не мог усвоить на уроках физики: «V» умножить на «а» равно «w», причем «w» здесь явно означает «Wahnsinnsschmerzen»[79].
«Ну чего там, очухались?! – проорал мне шеф, холерический трудоголик, который с 6 утра до 8 вечера бегал с багровым от гнева лицом по цеху, ругая работников на чем свет стоит. – Сейчас возьмете этот проект, – кричал он дальше, – и изготовите деталь, ясно?!»
Он всунул мне в руку эскиз, где наверху значилось: ±1.
«А что вот это значит?» – спросил я и показал на «плюс-минус».
«Это толерантный допуск (Toleranz)[80]! – проорал он. – Один миллиметр – что же еще?!»
«А… что это означает?» – осторожно добавил я.
«Манометр, вы, нынешние студенты, вообще ничего не знаете! – Вне себя от ярости он вырвал у меня бумагу с эскизом и заорал так громко, что время от времени должен был хватать ртом воздух. – Толерантный допуск – это максимальное отклонение… от нормы! Если, значит, стоит десять миллиметров… то деталь должна…»
