Безбожно счастлив. Почему без религии нам жилось бы лучше - [60]
Все согласны, однако мы не можем найти лаконичную формулировку этой идеи. Нико приходит в голову позвонить Михаэлю, что мы делаем незамедлительно, и мы описываем ему все приведенные соображения.
«По-моему, все идет отлично! – звучит его голос в динамике, причем можно уловить через телефон его довольную улыбку. – А что если так… – Несколько секунд все как зачарованные уставились на мобильник посреди стола: – “Мое тело принадлежит мне!” – так мы избавимся от проблемы с пенисом!» «“Мое тело принадлежит мне…” – повторяю я и смотрю на всех: на их лицах – одобрение. – Спасибо, принято!»
«Отлично! – радуется Михаэль. – Кстати, я созвонился с Хольмом Пуцке», – бросает он мимоходом.
«Хольмом Пуцке? – Вальтер сам не свой. – С кем, с кем? С Хольмом Пуцке?!»
«А с кем же? – Франк берется за голову. – Это имя что – существует дважды?!»
«Да-да, с ним! – слышим голос Михаэля. – Он и Рольф Херцберг охотно поддержат нашу кампанию. Кроме того, они знают одного юриста со связями, который хочет написать открытое письмо федеральному правительству. В общем, дело идет… И еще мне звонили из какой-то редакции – куда уж больше, Фил?»
«Ну-ну?»
«Они сами с тобой свяжутся. – Слышен фоновый звонок. – О, мне пора! Удачи вам!»
После этого разговора мы обалдело смотрим друг на друга, и тут звонит мой мобильник. Устанавливается мертвая тишина, и я включаю громкую связь.
«Добрый день, господин Мёллер! – говорит приветливый женский голос. – Моя фамилия – Клавински, я из редакции Анны Билль. У вас найдется для меня минутка?» «Ну конечно же, добрый день! – Мы уставились на телефон. – Это здорово, что вы позвонили!»
«Мы бы хотели пригласить вас в гости на наше ток-шоу. Ваш номер мне дал Михаэль Шмидт-Саломон, и он сказал, что вы – член комитета по правам детей, выступающий за запрет обрезания – это так?»
«Именно так! – Все коллеги радостно кивают, только Вальтер вскакивает и показывает на доску. – И мы говорим исключительно об обрезании, – быстро добавляю я, – которое противоречит медицинским показаниям и применяется в отношении несовершеннолетних».
«Да, это понятно! – Слышен шелест бумаг. – К сожалению, у меня сейчас мало времени, так как мы хотим поскорее подготовить передачу о решении суда, но моя коллега послезавтра перезвонит вам для подробного предварительного обсуждения, чтобы выяснить, подходит ли ваша тема к теме нашей передачи, о’кей?» «О’кей!»
Дама, дружелюбно поблагодарив, прощается, после чего наш новоиспеченный комитет принимается за работу: пока большинство из нас заняты, в первую очередь, графикой, текстами и домашней страницей кампании, Вальтер, Беата и я подготавливаем мое выступление. Для этого мы, взяв термос с кофе, удаляемся в небольшой конференц-зал, где Вальтер углубляется в свои юридические детали и привлекает к делу конвенцию ООН о правах ребенка.
«Конвенция была ратифицирована ООН в 1989 году и вступила в силу в Германии в 1992 году, – объясняет он. – Согласно статье 14, все государства-участники должны уважать право ребенка на свободу вероисповедания, а в соответствии со статьей 19 эти государства принимают все соответствующие меры для защиты детей от любых форм насилия, вреда или жестокого обращения. Кроме того, мы должны сослаться на статью 136 Веймарской Конституции, которая, согласно статье 140 основной Конституции, является ее составной частью. Особенно важен здесь пункт 4, согласно которому никого нельзя принуждать к участию в религиозной практике. – Вальтер смотрит на нас поверх очков. – Это понятно?»
«Я просто все это запишу… – говорю я, но после того, как я несколько минут вникал в его юридические тонкости, мне стало ясно, что мой неюридический мозг функционирует иначе. – Не могли бы мы составить перечень вероятных вопросов ко мне и сформулировать ответы на них?»
«И лучше всего с типичными аргументами сторонников обрезания. – Беата кивает. – Это разумно, по-моему».
Так мы и проводим оставшуюся часть рабочего дня, а также и следующего: ставим медицинские и юридические вопросы и формулируем ответы на них; рассматриваем религиозные аргументы и опровергаем их; фиксируем исследования, собираем имена и аргументы из учреждений и негосударственных организаций, выступающих против ритуального обрезания; читаем разъяснения Хольма Пуцке и связываемся с ним по телефону; то и дело созваниваемся с Михаэлем, ведущим параллельную пресс-службу, в которой сообщается об учреждении нашего комитета; и роемся в растущей горе неистовых комментариев в интернете, поливающих грязью в равной мере как противников, так и сторонников обрезания.
«Самое главное – сделать дискуссию как можно более объективной», – говорит Михаэль, когда мы звоним ему на следующий день.
«В интернете вас уже вовсю поливают дерьмом! Вы готовы, например, к обвинению в антисемитизме?»
«Да это просто неслыханно! – Вальтер качает головой. – Мы заступаемся за детей, а нас обвиняют в антисемитизме!»
«Потому что мы ставим под сомнение многовековую иудейскую традицию! – сердито отвечает Михаэль. – И всем плевать на тот факт, что давно уже есть верующие евреи, которые хотят предоставить взрослому человеку самому решать, делать ли ему это самое обрезание, и что при этом они считают себя благочестивыми иудеями! Консервативные иудейские организации перетолкуют это как общее нападение на их религию и будут утверждать, что весь мир принимает их практику – кроме нас, немцев!» «И что мы тогда скажем?» – спрашиваю я – больше себя самого, чем других.
