Безбожно счастлив. Почему без религии нам жилось бы лучше - [24]

«Иисус никогда не желал умирать на кресте, Он никогда не желал, чтобы Его почитали как Христа, и уж точно Он не желал основывать какую-либо церковь!»

Хотя несколько странно предполагать, что человек, изобретенный основателями церкви, не желал эту самую церковь основывать, но Бэтмэн-молитвенник наносит по ней последний удар:

«Все это – богословская ложь о жизни, культивируемая для подержания аппарата, который использует влияние и силу, который действует устрашением – будь то Евангелическая или Католическая Церковь! – и делает все с таким видом, будто хочет служить людям!»

Я внутренне торжествую конец церквей, но, к сожалению, Виланд Бакес не дает времени как следует переварить выступление лысого экстеолога. Запись передачи должна быть на несколько минут остановлена, чтобы зафиксировать важный тезис, ибо в нем и заключена вся суть критики религии.

Критика религии направлена не на независимых проповедников, которые на свободном рынке мифологий выставляют на продажу свою версию спасения души, и даже не на частный опыт какой-либо веры, а на государственно-церковный аппарат со всеми его политическими, юридическими и финансовыми коллизиями. И поскольку Бог является важнейшим инструментом власти церквей, Он и должен быть разоблачен как таковой. Или скажем иначе:

Если бы религиозные лидеры не выкачивали столько власти из образа якобы всемогущего Бога Отца, то верующие могли бы беспрепятственно обретать в Нем спасение своих душ, а мы, активные атеисты, не должны были бы постоянно доказывать, что все это просто фантазии.

Но Виланд Бакес показывает публике еще кое-что поразительное, а именно – фото бывшего государственно-духовного лица с тремя его детьми-подростками.

«Трое детей от трех женщин – это сейчас не то чтобы норма для семьи немецкого евангелического пастора, – сухо говорит он, – но вы были настоящим enfant terrible[30] и даже основали рок-группу, которая называлась “Жесткие батюшки”; мы покажем видео».

Некоторые зрители вздрагивают, когда из динамиков начинает звучать рок-музыка, а на экране бывший пастор в рясе и белом шарфе, бренча колокольчиками, играет на «воздушной» гитаре[31], в то время как его коллега-рокер использует алтарь в качестве ударного инструмента. «Не беда: ты воскреснешь», – поют они оба в микрофон в своих кожаных куртках, и мне становится ясно, что первый гость потерял работу.

Но насколько крутыми кажутся он и его поведение, настолько же эта форма искусства прямо-таки причиняет мучение моему мозгу. Видимо, тут отчасти проявляется мое католическое детство, в котором существовал один элемент, воспринимавшийся мной как что-то почти священное, то есть как что-то неприкосновенное и заслуживающее сохранения: церковная музыка.

Итак, искорка христианства, если она во мне и была, перешла в сферу музыки, потому что на мой слух едва ли существует что-то более волнующее, благородное и в самом прекрасном смысле потрясающее, чем, скажем, Реквием Моцарта или Глория Вивальди.

Ну ладно – разве что кроме шведского прогрессив-метала. И Пинк Флойда. И почти всей продукции Стивена Уилсона. И поздних записей группы «Стили Дэн». И ранних – группы «Перл Джем». «Амихип-хоп» 90-х. И Джона Мейера, Джона Скофилда, Джона Петруччи, Гатри Гована, Плини, Стива Вая, Стива Морса, Майка Стерна и многих-многих других, создающих свою музыку со страстью и изяществом – и в духовной свободе.

Иными словами, в церковной музыке великое художественное мастерство композиторов отвлекает меня от идеологической надстройки. Напротив, христианская рок-музыка меня просто оскорбляет – как музыкально, так и интеллектуально.

Но в моем уме бродит, как призрак, еще одна идея, которой прежде недоставало в моем собрании религиозных загадок: целибат.

На фотографии священника-рокера, выбранной редакторами, мы видим мужчину с тремя его детьми. То, что он произвел их с тремя разными женщинами, может кому-то показаться необычным явлением, но на самом деле этот факт не играет никакой роли. Гораздо важнее вполне банальный вывод: ясно, что и попы хотят трахаться![32]

Но, я вас умоляю, неужели это такая проблема? Как человек приходит к тому, чтобы на основании своей профессии перестать ощущать сексуальное влечение? А если дело не в профессии, то каким же надо обладать высокомерием, чтобы на основе некой духовной приверженности якобы суметь освободиться от «самой естественной вещи в мире»?

Но ток-шоу идет своим ходом, я не успеваю этого осмыслить, и множество вопросов остаются открытыми:

Почему институция, утверждающая, что она представляет религию любви, запрещает любовь своим главным работникам? Как может себя чувствовать человек, который неделями, годами, десятилетиями занимался только мастурбацией или запретным сексом – и в то же время должен делать перед нами вид, что ничего этого не делал, так как он якобы способен компенсировать все это любовью к некой воображаемой фигуре Отца?

Виланд Бакес быстро входит в тему, и пока я с трудом привожу в порядок свои нервы, Овербекуже запускает тяжелый снаряд как бы в направлении рокера-священника:

«Церковь есть та организация, которая указывает нам, что вообще понимать под моралью, – говорит он быстро и без всякого выражения, и все-таки я нахожу, что ему бы чертовски была к лицу улыбка