Безбожно счастлив. Почему без религии нам жилось бы лучше - [23]
«Видите, какая интересная собралась компания! – говорит господин Бакес. – И у нас целых девяносто минут. Сейчас вам прикрепят микрофоны, а потом мы сфотографируемся в зале для прессы, а на сцене вы найдете свои места по табличкам с вашими именами. Хорошо?»
Он дружелюбно кивает нам, затем мы все послушно семеним вслед за господином Бакесом за кулисы. Бенедикт тоже дует себе в потные от волнения ладони, когда мы входим в зал, где вокруг ярко освещенной сцены уже сидит публика и хлопает при появлении хозяина. Все гораздо меньшего размера, чем выглядит по телевизору. Все места заняты.
«Господин епископ, – вдруг говорит пожилая дама, мимо которой мы проходим, и привстает со своего места. – Могу ли я вас попросить о любезности?»
Раскрыв рот, я наблюдаю, как дама преклоняет колено перед епископом и целует его перстень.
«Аминь!» – говорит она затем, осеняет себя крестом и садится на свое место, но за ней уже выстроилась очередь – еще две женщины и мужчина, которые, сложив на сердце руки, глядят на епископа большими глазами.
«Может быть, лучше потом?» – говорит он, и все трое быстро садятся по местам.
Золотой перстень, преклоняющие колено дамы и оклад статс-секретаря – может, я выбрал себе неправильное мировоззрение?
Мы встаем возле барной стойки, расположенной в конце зала, потом фотограф просит нас улыбнуться, и у меня нервно подрагивает верхняя губа.
На сцене я нахожу место с моим именем и сажусь напротив епископа, который глядит на меня маленькими глазками сквозь очки без оправы и покручивает свой перстень. Еще хуже пришлось Бенедикту, которого режиссер – разумеется, из драматургических соображений – усадил между двумя высокопоставленными лицами. Парень большими глазами смотрит направо и налево и нервно поджимает плечи.
Я проглатываю комок в горле, затем вижу, как Виланд Бакес покидает зал.
«Запись начнется на счет десять! – звучит из динамиков мужской голос, после чего в зале снова воцаряется тишина. – Пять, четыре… – итак, просим!»
Зрители хлопают, когда модератор входит в зал, машет публике и занимает место перед мобильной камерой.
«Верите ли вы в Бога? – медленно произносит он и при этом складывает ладони перед грудью. – Большинство немцев отвечают на этот вопрос утвердительно. Доверяете ли вы церкви? Здесь уже у многих возникают серьезные сомнения».
О том, что большинству людей вера в Бога была навязана церковью, мне сейчас лучше не упоминать. Как и о том, что, хотя 59 процентов немцев верят в Бога, только 25 из них верят в личностного Бога, как он описывается в христианстве, а 34 – в некую высшую силу>18. Также и высказывание Джордано Бруно, которого в 1600 году церковники сожгли заживо как еретика, о том, что общее мнение отнюдь не всегда совпадает с истиной, кажется мне чересчур длинным для реплики>19.
«Со времени дела о братстве Пия, – продолжает господин Бакес, – критика в адрес папства не умолкает. А со времени берлинской тяжбы со стороны верующих за религиозное образование возникают вопросы: идет ли тут речь о спасении души или в большей степени о власти церквей и их влиянии на общество; живет ли сама церковь – католическая или протестантская – тем, что она проповедует; или так: больше видимости, чем святости – насколько церковь заслуживает доверия?»
Он легкой походкой идет к барной стойке и представляет своего первого гостя: Эрнст Кран – он сидит отдельно от нашего круга. В течение четырнадцати лет он был евангелическим пастором, но потом разошелся со своей церковью и стал внекон-фессиональным теологом, как он сам себя называет. В нескольких словах симпатичный и весьма аккуратно одетый человек с сияющей в ярком свете лысиной сообщает, почему он отказался от дающей надежную опору должности пастора-чинов-ника.
«Как чувствующий, думающий и ищущий Бога человек, я должен был выбрать между институцией и Господом Иисусом, – говорит он с мягкой улыбкой, – и я выбрал Господа Иисуса». Но Виланд Бакес не удовлетворен общими словами и копает глубже. Господин Кран улыбается и продолжает кротким голосом, но его фразы обрушиваются на публику, словно кулачные удары Бэтмэна:
«Как богослов, я должен сказать, что эта церковь не верит в то, о чем говорит».
Бах!
«Я находился во власти аппарата, который отнял у меня мое собственное мышление».
Буме!
«Учение о свободе богословия в протестантизме – это ложь».
Бабах!
«Нас заманивают всякой чепухой, которую взращивают, словно священных коров, и которая служит только упрочению существования церкви».
«Ну и ну!» – говорю сам себе, похоже, мне пора домой! Ведь если человек, который четырнадцать лет работал в этой организации, в одну минуту развеял в пух и прах всю концепцию церкви, то разве этим не сказано все на тему о том, можно ли этой самой организации доверять?
После небольшого экскурса в существующие утверждения об Иисусе – при этом я то и дело себя спрашиваю: откуда, собственно, многие люди точно знают о персонаже, который не оставил после себя никаких личных записей, о котором не существует никаких исторических свидетельств и чьи высказывания были записаны (на основе неизвестно откуда возникших сплетен) не раньше 60-100 гг. нашей эры, – бывший священник делает потрясающее заявление:
