Без жалости - [8]
- Что? - не поняла Ирина. - Ах да, конечно. Тебе видней. Ты храбрый, ты мужчина, ты военный. Специалист по выживанию. И по умиранию тоже. А я баба. Сочинительница сентиментальных бабских романов. Если бы про войну или детективы, было бы легче. Но я про любовь пишу! - Она криво улыбнулась. - Ты читал, ты знаешь, какая там у меня любовь. Розовые сопли. Мои романы нельзя давать девушкам. Нельзя! Если девушки начнут учиться любви по моим романам, они так и останутся в девушках. Я не для девушек пишу, я для сорокалетних баб, которые ненавидят своих мужиков. Они запираются в спальне и, пока мужики пьют пиво и смотрят Формулу-1, - читают, читают, читают... Ты думаешь, если бы моим читательницам встретился рыцарь вроде тебя, они влюбились бы в него и бросили своих мужей?
Кириллов пожал плечами.
- Почему нет?
- Ты ошибаешься. Ох, как ты ошибаешься, Игорь свет Васильевич! Рыцарь ОБЖ. Специалист по жизни и смерти. Ты - настоящий мужчина, а им нужен нарисованный, придуманный мною. Ты живешь, как хочешь, делаешь, что хочешь. А мои бумажные рыцари ведут себя так, как я захочу. Как мои читательницы захотели бы, если бы оказались на месте моих героинь. Нам всем нужен не настоящий рыцарь, а нарисованный.
- И тебе тоже?
- И мне. Да, представь - и мне тоже! Я такая же баба, как мои читательницы. Мне уже крепко за сорок, Игорь. И я счастлива в браке настолько счастлива, что брак перестал иметь для меня какое-либо значение. И у меня за всю жизнь не было ничего настоящего. Ни-че-го. Только и была, что небольшая и совершенно безопасная любовь. Бывает безопасный секс, а бывает безопасная любовь. Понимаешь? Это когда оба заранее знают, что не умрут от любви, не убьют на дуэли, не выпьют яда, не заколются кинжалом. Ларка, та хоть для виду травилась, а у меня и этого не было. У нас всегда все было хорошо. И с другими мужиками у меня было все хорошо. Хорошо и безопасно, понимаешь? И даже когда появился ты, я и тогда знала, что не пойду за тобой на край света. Да ты и не позовешь... Зато я могу вставить тебя в роман и дергать тебя, книжного, за ниточки. Но ты даже в романе иногда не подчинялся и не дергался в такт, а поступал по-своему. И у меня получился почти настоящий роман. Но - почти. Потому что даже в этом романе моя героиня не могла бы умереть от любви по-настоящему. Ей бы никто не поверил. Никто. Даже мои дуры читательницы. Читательницы - даже если они дуры - всегда чувствуют, верит автор в происходящее или нет. А я - не верю. И читательницы не верят. И когда в моих романах героиня кончает с собой из-за несчастной любви, мои читательницы не рыдают, а говорят мечтательно: "Какой романтичный финал!" Для них это почти хеппи-энд, понимаешь? И это правильно, так и было задумано. Вообще когда в моих романах кто-нибудь умирает, то никто всерьез не расстраивается, все понимают, что умирает не настоящая героиня, а ее предшественница. Бывшая жена, бывшая любовница... Всегда Она, а не Я. Потому что я - главная героиня, я не могу умереть. Но это в книгах. А в жизни оказалось - могу. И мир от этого не перевернется. Я все время думаю об этом, все время пытаюсь себе представить: весь мир продолжает быть, а меня в нем нет. И представить по-настоящему не могу. Написать могу - сто раз писала. Это легко. А так, чтобы взаправду... Взаправду, оказывается, стра-ашно...
Она снова заплакала. Кириллов молча смотрел на нее, ждал, готовый прийти на помощь, но она показала рукой: не надо! Вытерла слезы. Успокоилась. Снова заговорила:
- Считается, что мы, писатели, для того и существуем, чтобы осмыслять вопросы жизни и смерти. Говенная я писательница. Ни хрена не могу осмыслить про жизнь и смерть. И никто не может. Про чужую смерть еще куда ни шло. Лежит вместо живого человека манекен в ящике. Но ведь не я! Не я! Быстренько похоронили, выпили на поминках - и ничего для нас не меняется. Ровным счетом ничего. Врем напропалую, что он единственный и незаменимый, а только зарыли - и понеслась душа в рай. Как писали, так и пишем - без него, единственного. Как плясали - так и пляшем на свежей могиле. Как трахались так и трахаемся в еще не остывшей постели. Разве что простыни сообразим сменить.
Пока она говорила, Кириллов встал с тахты, принес плед и укрыл ей колени. Подлил в бокал еще коньяка и сел напротив.
- Спасибо, мой рыцарь, - печально улыбнулась Ирина. - У тебя всегда тепло, уютно, хороший коньяк. И почему-то не важно, что после меня здесь будут другие женщины. Нисколько не шокирует. Мой бабский эгоизм удивительно легко примиряется с естественным ходом вещей в этой отдельно взятой комнате. Мне всегда нравилась твоя отдельно взятая комната. Она словно вне времени и пространства. В ней мы с тобой плыли под звездами, как тогда - на теплоходе, посреди океана. Мне всегда мерещились звезды там, где в обычной квартире бывает низкий потолок. Не знаю, с чего бы это... И твоя тахта медленно покачивалась, когда я обнимала тебя, и пахло ветром... Знаешь, мои издатели действительно были напуганы, когда я принесла им последний роман. Слишком хорош для серии, говорят. Но не стану же я нарочно портить... Тем более что он и впрямь последний.
Герой романа, бывший следователь прокуратуры Сергей Платонов, получил неожиданное предложение, от которого трудно отказаться: раскрыть за хорошие деньги тайну, связанную с одним из школьных друзей. В тайну посвящены пятеро, но один погиб при пожаре, другой — уехал в Австралию охотиться на крокодилов, третья — в сумасшедшем доме… И Платонов оставляет незаконченную диссертацию и вступает на скользкий и опасный путь: чтобы выведать тайну, ему придется шпионить, выслеживать, подкупать, соблазнять, может быть, даже убивать.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.