Без труб и барабанов - [45]

— Надо было еще рябчика, — заметила Наташка, когда мать разбирала в кухне сумку.

Но Татьяна Александровна цитаты не распознала и шутки не оценила, а разразилась грозной тирадой, что, мол, если бы некоторые работали, тогда были бы в доме и рябчики. Наташка ушла к себе. Мать, когда она волновалась или боялась чего-то, было лучше не трогать.

Желание залатать «нищету» заставляло жарить и парить, драить и облагораживать — лишь бы Ольга ничего такого не подумала. Но если она и правда ничего не заметит, зачем было звать ее и просить денег? Это противоречие рвало последние нервы. Она несколько раз ни за что кричала на Женьку, пособачилась с соседкой, что у той кот линяет на коврик, даже на Юлю прирявкнула по телефону. Про Наташку и говорить нечего — эта кругом оказалась неправа.

Ольга еще только ехала в аэропорт, а в Военграде уже нарезали салат «оливье» и томили в духовке дрожжевой пирог с капустой. Даже диванчик в маленькой комнате был разложен и застелен свежим крахмальным бельем.

Все прибрав и расставив, Татьяна Александровна еще раз прошлась по квартире, замершей в ожидании, — и не нашла, что еще можно выправить. «Нищету не замажешь», — пробормотала, цитируя свою бестолковую дочку. Ну и пусть! Как была в домашних шлепанцах, в халате спустилась к подъезду и уселась на лавочку, потеснив щелкающих семечки соседок, подставила лицо вечернему солнышку. Сидела и молчала, прикрыв глаза.

— Как сама, Тань? — спросила Маринка с того подъезда. — Странная ты какая-то. И не здороваешься.

— Олька приезжает! — ответила, растягивая слова, и победно оглядела аудиторию.

Соседки переглянулись:

— А кто это, Олька?

— Сестра младшая. Неужели не помните? — объяснила Татьяна Александровна с вызовом. — Из-за границы едет. Она у меня в Европе!

В ее голосе чувствовалось торжество.

Глава 13

Ольга вынуждена была признать, что боится ехать в Россию. Но почему? Столько лет мечтала, тосковала. Может быть, потому, что русские ничего не рассказывали о своей стране хорошего? Приходили в кафе, рассаживались и повторяли восхищенно «нравится-нравится-нравится», а потом приводили какой-нибудь случай из домашней практики, в противовес. Ничего такого не говорилось страшного, чего не могло бы случиться в тех же Кралупах, но маленькие неприятные фактики падали в копилку и там откладывались — и в итоге получился засор. Ольга поймала себя на том, что думает о бывших соотечественниках «странные эти русские», — как будто сама не имеет к ним отношения. И чего жаловались? Из России ехали туристы как туристы. Выделялись разве какой-то настороженностью — как будто всегда ждали неприятностей. Но деньги явно у них водились. А молодежь, пожалуй, даже поскромнее была, чем те же немцы или итальянцы.

Как ни уговаривала себя, что Россия ничем не отличается от других стран, а по мере приближения дня отъезда страх рос… не страх, вернее, а тревога. Какая она теперь, Таня? Как встретятся, что скажут друг другу? Не верилось, что сестра могла сильно измениться, — в юности она была красавица, такие долго не старятся. Надо бы придумать какой-нибудь подарок. Купила кожаную бордовую сумку и широкий шарф в тон. Ей казалось, Тане этот набор обязательно будет к лицу. Таня представлялась Ольге строгой пожилой дамой с прямой спиной и непримиримым характером. Неведомой племяннице Ольга приготовила кожаный кошелек и, куда ж чеху без нее в гости, «Бехеровку». А Женьке везла айпад.

Мартину о своих страхах Ольга не говорила. Еще передумает отпускать. А Мартин, сам того не понимая, подливал масла в тлеющий огонек ее беспокойства. Собирая жену в дорогу, он читал туристические форумы. О хорошем там почти не писали, а только рассказывали, какой величины щели в жилых домиках где-нибудь на Ольхоне, да какие на Золотом кольце матерые клопы, да как страшно ездить в столичных маршрутках, ведомых настоящими джигитами; перечислялось, кого и при каких обстоятельствах обокрали, кто где сидел без света и воды, в каких ресторанах и кафе чем травился, и как ужасны цены, и как скверен сервис.

Он до сих пор чувствовал к России обиду — за разочарование, пережитое в молодости. Уж и страны той сколько лет не было, а знак равенства все равно стоял в голове. Он у многих чехов стоял. С маленькими невезучими нациями, которые вечно кто-нибудь походя завоевывает, это часто случается.

В назначенный день Ольга дрожащими руками собирала чемодан, улыбаясь через силу, а муж ей помогал — и, конечно, заставил набрать лишнего — одних лекарств вышла целая косметичка.

Кошки, Тереза-фон и Бес, ходили кругами, их любопытные мордочки оказывались под ладонью, стоило протянуть руку за кофточкой ли, за зубной ли щеткой. Тереза с усилием терлась об ноги, напирала, обволакивала гибким телом, будто старалась стреножить хозяйку, а Бес норовил устроиться поверх вещей, топтался на них, грозно урча, высоко задирая передние лапы — и, конечно, наставил зацепок на любимой олимпийке. Ольга его прогоняла — сначала по-доброму, потом грозила тапочкой, но Бес не очень-то реагировал, отбежит на пару метров и тянется обратно.

— А они не хотят тебя отпускать, смотри-ка, — Мартин натянуто улыбнулся и вычерпал Беса из чемодана. Бес ухватился когтями и тянул за собой несчастную олимпийку.