Без труб и барабанов - [47]

Едва разрешили включать телефоны, тут же отзвонилась Мартину, что сели благополучно. Нажала отбой и улыбнулась. Перед отъездом они немножечко поспорили из-за скандинавских палок.

— Оля, зачем тебе эти палки?! — ворчал Мартин. — Что за манера тащить за тридевять земель лишнюю тяжесть?

— Ай, брось, — отмахивалась Ольга, — они ведь ничего не весят. А если тяжело, давай тогда лекарства выложим, которые ты мне напихал.

— Тебя не пустят с палками! Палки в самолет нельзя!

Она задумалась — а ведь правда. Куда их? В салон, в багаж? У нее были цельные, сто десять сантиметров. Зато у Мартина — раскладные.

— Твои возьму! — Ольга обезоруживающе улыбнулась. — Одолжишь мне свои палки?

— Но зачем тебе?

— Что значит зачем? Привыкла.

Мартин замялся.

— Ну, говори, — велела Ольга. — Что опять не так?

— Я на форумах читал… Знаешь, никто там не ходит с такими палками… то есть почти никто… только в больших городах — в Москве или в Санкт-Петербурге… а ты…

— …а я еду в деревню к дикарям, которые станут показывать на меня пальцем, — закончила Ольга насмешливо. — Мартин, милый. Мне почти шестьдесят три. И мне давно уже все равно, кто и что обо мне скажет или подумает.

Ольга опять улыбнулась и спрятала телефон в нагрудную сумочку. Скандинавские палки Мартина, разумеется, летели сейчас с ней. Улыбнулась и подумала: вот странно, столько лет прошло, а разве я меньше его люблю? Нет. И как глупы те, кто считает, что так не бывает.

«Домодедово» ее оглушило. Она, кажется, целую вечность шла через зал, потом медленно и ватно ехала на эскалаторе. Все казалось огромным и ненастоящим, это место никак не хотело связываться с Москвой, какую она знала в молодости, она не могла разобрать, о чем говорят люди вокруг, и на мгновение ей показалось, будто она забыла русский, пока не поняла, что идет сквозь большую группу пожилых финнов. Началась регистрация на Хельсинки, и они потекли ей навстречу, стрекоча чемоданами. Голова закружилась. Ольга ускорила шаг — и наконец-то отыскала знак WC.

С порога на нее дунуло кондиционированной прохладой. Завыла, оглушив окончательно, сушилка, шикнула тугая вода из-под крана, уборщица лихо ткнула под ноги мокрой шваброй; Ольга спряталась в кабинке и лихорадочно заперлась. Сняла с шеи кошелечек, чтобы не мешал, повесила на крючок на стене.

Она не помнила, как вышла. Сзади что-то, кажется, кричали. Она смотрела сквозь пыльные стекла на самолеты. На старт грузно выруливал «боинг»…

— Женщина, женщина!

Ольга вздрогнула и резко обернулась, пойманная за рукав.

— Женщина, ты забыла!

Это была давешняя уборщица. На вид было ей лет тридцать, и говорила она с сильным акцентом, с трудом выпуская слова на волю. А в кулаке раскачивалась смешная сумочка, белые лепестки топорщились вокруг желтой клепки. Ромашка.

Перед глазами поплыло, сердце застучало как бешеное… Все деньги, все документы, все-все-все!

— Ты забыла, — повторила уборщица настойчиво. — Там. — И насильно всунула сумочку в руки Ольге. — Я видела. Это твое.

Она отвернулась и стала уходить, а Ольга стояла, хлопая глазами, и не решалась заглянуть внутрь. А ведь Мартин говорил ей, говорил… совсем выжила из ума! Воров никаких не надо с такой головой. Все потеряла! Вся ее поездка была под этой ромашкой.

Потом решилась, дрожащими руками открыла. Деньги, документы, паспорт, страховка, кредитка — все оказалось на месте. И тут, спохватившись, Ольга кинулась догонять уборщицу.

Валюту она поменять еще не успела, но у нее были с собой евро, как учили на форумах, мелкий размен. Уже у самого туалета нагнала свою спасительницу и стала совать ей десять евро, рассыпаясь невнятными благодарностями, а уборщица испуганно отнекивалась и твердила: «Много, это много!» Но потом все-таки взяла купюру и спрятала куда-то под фартук, вернулась на рабочее место. А Ольга расплакалась.

Она села в зале ожидания, чтобы немного успокоиться. Сняла ветровку, перебросила через спинку соседнего кресла и расслабилась, прикрыла глаза, еще немного припухшие от слез. Как же так получается, думала Ольга. Везде писали про жуткое российское воровство, а тут — сама прохлопала, бери не хочу. И вдруг все так легко вернулось — прямо в руки... Нет, мир не без добрых людей, думала Ольга с благодарностью и тихонько ощупывала сумочку, водворенную на место. Что бы она сейчас делала без нее? Решила Мартину ничего не рассказывать, по крайней мере, до возвращения. Время было к обеду, пора было, пожалуй, что-нибудь съесть. Ольга открыла глаза, потянулась, поднялась. Протянула руку за ветровкой.

Ветровки не было. Ни на кресле, ни под ним.

Второй рейс был глубокой ночью. В самолете не спалось. Перебила сон, перенервничала — и теперь завидовала тем счастливцам, которые, едва взлетев, уснули. Впрочем, половина салона так же, как она, полуночничала. Кто-то смотрел кино, кто-то играл, кто-то слушал музыку или уткнулся в электронную книжку. Ольга подумала, что лет пятнадцать назад все они, пожалуй, сидели бы, раскрыв газеты и журналы.

Рейс как рейс — ничего особенного. Пассажиры не были агрессивнее, чем она привыкла, или хуже одеты. Люди как люди — зевающие, сонные, согласно времени суток. Зябко кутающиеся в кофточки и курточки, в казенные пледы.