Без тебя - [31]

– Думаешь, ты пошла в него?

Все, что я о нем знал, я услышал от Лайлы, но казалось, что отец и дочь должны быть похожи. Рассмеявшись, она отрицательно покачала головой.

– Папа был высоким, коренастым. Говорил он с сильным ирландским акцентом. Он переехал сюда уже подростком и первое время жил у тети с дядей. Обычно он молчал, пока не привыкал к новым людям. А уж после этого становился самым громогласным во всей компании. У папы был прямо-таки трубный глас. Почти каждое предложение он заканчивал взрывом смеха. От него я унаследовала цвет волос, еще кое-что, но в целом я скорее похожа на маму. У мамы есть музыка, у меня – закон. Обе мы одержимы, но по-разному. А ты на кого похож больше: на маму или на папу?

Я поморщился.

– Не знаю. Внешне я вылитый отец, за исключением волос. Волосы у меня мамины. Если бы я пошел в папу, то к этому времени совершенно облысел бы.

– Ты, кажется, очень заботишься о своих волосах.

– Волосы – моя гордость.

– Нет. Самое красивое в тебе – это глаза и форма челюсти, но и волосы у тебя тоже ничего.

– Спасибо, – рассмеялся я. – Вполне с тобой согласен.

– А какой была твоя мама?

– Красавицей, – сказал я, чувствуя, как сжимается мое горло. – Даже когда она состарилась, лицо у нее оставалось мягким и добрым. Она была настолько импозантной, что будь у нее на носу бородавка, люди все равно эту бородавку не замечали бы.

– А как у нее сложилась карьера?

– Ее карьерой стала наша семья. Мама часто говорила, что три сына – это полный рабочий день. Она двадцать лет потратила на то, чтобы выступать третейским судьей в бесконечных спорах близнецов.

– А ты в их споры не вмешивался?

– Нет, – хихикнув, произнес я. – Я никогда не любил буянить. Всегда занимался своим хобби. В зависимости от возраста, это было чтение, рисование или фотография. Эд и Вилли часто старались втянуть меня в свои проделки, но я вставал и уходил от них подальше.

– Кажется, ты получил отличное воспитание.

– Знаю. Во многом так и есть. Мне повезло. Эд и Вилли были близки… Мама и папа также были очень близки…

Тропа сворачивала на поляну. Бегущий вдоль нее мелкий ручеек здесь образовывал небольшой водопад. Мелодичный плеск падающей сверху воды присоединился к симфонии жизни, клокочущей вокруг нас. Не сговариваясь, мы оба остановились, чтобы понаблюдать за течением ручья.

Лайла подступила поближе ко мне. Она взяла меня под руку.

– Ты чувствовал себя обойденным? – спросила она.

– Я понимал, что они меня любят. Знал, что я хороший ребенок. Я никогда не попадал в неприятности. Мама и папа всегда мной гордились. Но при этом я все же ощущал себя паршивой овцой. Нелепо, правда? Все это меня мучило… я уверен. Просто близнецы были друг с другом как-то особенно близки. Их дружба совсем не напоминала то, что они испытывали по отношению ко мне. А мама и папа… они просто любили друг друга. Даже по прошествии десятилетий совместной жизни они были друг от друга без ума. Я ясно помню, как несколько раз начинал рассказывать за столом о том, что случилось в школе, потом поднимал голову и понимал, что мама смотрит на папу. Казалось, что меня вообще нет в комнате.

Неожиданно мне пришло в голову, что я сейчас жалуюсь на свое спокойное, не лишенное родительской заботы детство той, кому довелось пожить в семи странах прежде, чем ей исполнилось двенадцать лет. Я замешкался, стараясь сообразить, как смягчить созданное мной впечатление.

– Все было нормально. Ты же понимаешь… Просто так складывалось…

Мы углубились в долину. Уже некоторое время мы вообще не встречали людей. Казалось, вся вселенная уменьшилась до нас двоих, миллиона птиц наверху и неизвестных животных, шелестящих в кустарнике. Я думал о том, что сказал ей сейчас, обо всех личных страхах и комплексах, о которых прежде никому не рассказывал. Возможно, я и самому себе никогда в этом не отваживался признаться. Я вдруг вспомнил, как лежал рядом с первой своей подружкой. Я тяжело дышал, боясь открыть глаза и увидеть разочарование на ее лице.

– Мне кажется, все имеет свои хорошие и плохие стороны, все, даже если то, что случается с тобой в жизни, кажется только хорошим или только плохим, – тихо произнесла Лайла.

Я наконец взглянул на нее. Выражение ее лица было задумчивым. Сочувствие вместо презрения. Я вздохнул с облегчением.

– То, как мы кочевали, подобно цыганам, в детстве казалось мне забавным, хотя я не могла получить ни нормального образования, ни представления о нормальности. То же в определенном смысле относится к твоей семье, Каллум. Хотя твоя жизнь была хороша и стабильна, хотя родные тебя любили, ты чувствовал себя ужасно одиноким, будучи пятым колесом в семье. Тебе не следует притворяться, что это не так.

– Мне нравится с тобой разговаривать, – выпалил я, возможно, придавая слишком большое значение тем нелепым подростковым переживаниям.

Лайла до сих пор держала меня под руку. Она прислонилась щекой к моему плечу, но тотчас же отстранилась. Это был странный жест, напомнивший мне о том, как Лайла сегодня рано утром взирала на долину и дышала полной грудью.

– Мне тоже нравится с тобой говорить, – сказала она через некоторое время, потом переместилась и встала, опершись спиной мне на грудь.