— Телевизор, конечно, не смотрели и в кино не ходили. Книги тоже были мало кому доступны; рукописные стоили очень дорого и хранились в монастырях, а самые ценные были прикованы цепями к стене, чтобы их не украли. Ремесленники и их ученики при свете лучины или свечей занимались своим делом: шили обувь, одежду, делали украшения. Хозяйка там, у очага, готовила ужин. В холодное время такой очаг был единственным источником тепла. Когда еда была готова, все рассаживались вокруг большого стола. Мастер, прочитав вечернюю молитву, сам выделял каждому его долю. После ужина укладывались на ночлег здесь же, прямо на скамьях.
— Откуда вы всё это знаете? — спросила Байба.
— Профессия у меня такая. Изучаю Старую Ригу. Особенно то, что под землей: склады, подземные ходы, орудия труда, предметы быта.
— Спасибо. Мы пойдём.
— Давай поднимемся, на Соборную башню. Я ещё никогда не видел вечернюю Ригу сверху. А ты?
— Я тоже, — призналась Байба. — Бежим.
— Ненормальные, — ворчал лифтёр, — замёрзнете наверху как тараканы.
Луна освещала странным зеленоватым светом заснеженные крыши Старого города. Через Даугаву светящейся гусеницей ползла электричка. На горизонте пылали заревом огни Кенгарагса. Ледокол вёл караван судов.
На тёмном небе, как на гобелене Эдиты Вигнере, мерцали бесчисленные звёзды.
— Смотри, вон на хвосте Малой Медведицы Полярная Звезда.
— Где?
— Смотри прямо на кончик моего пальца, — Даумант обхватил Байбу за плечи.
— Гляди, гляди, звезда упала.
— Старые люди говорят, человек умер.
— Спасибо, Даумант.
— Я тебя провожу?
— Не надо. Тут близко.
— Тогда до понедельника. Чао!
По дороге домой Байба под впечатлением увиденного размышляла: «Как это прекрасно доставлять людям радость картинами, гобеленами, музыкой, песнями, хоть на миг вырвать их из прозаичных будней и ввести в мир искусства!»
— Где ты шляешься так долго? Роланда надо ужином накормить и спать уложить, — криком встретил её отчим. — И нечего глазеть на меня. Делай, что велят.
* * *
В понедельник, на большой перемене, Даумант поджидал Байбу у дверей столовой.
— Что случилось? — заволновалась Байба, взглянув на него.
— Рейнис Карлович умер.
— Когда?
— В субботу вечером, около восьми.
— Мы тогда были на Соборной башне Помнишь, звёздочка упала?
— Вчера пришла к нам тётя Милда. Говорит, что он несколько дней уже жаловался на слабость. Тётя Милда упрашивала его полежать, отдохнуть, а он всё за письменным столом. В субботу вечером, когда она позвала его пить чай, он радостно сказал: «Дело сделано. Теперь можно и отдохнуть», погладил рукой толстую папку и вдруг повалился на стол. Она вызвала скорую помощь, но было уже поздно.
— Роскошные похороны, — рассуждали старые тётушки, частенько присутствовавшие на похоронах, как на театральных спектаклях. — Большой человек умер: начальник какой-нибудь или знаменитый актёр.
— Учитель, — сообщили им.
— А-а-а, — любопытные были как будто разочарованы, — поэтому так много молодежи. А от чего он умер?
— Разрыв сердца.
— Лёгкая смерть. Каждому бы такую.
Сопровождающие сгруппировались по школьным выпускам — чем выпуск раньше, тем группа меньше.
— Жаль учителя.
— Что делать? Все там будем.
— Вы слышали, Илзе защитила докторскую и уже профессор.
— Кто бы мог подумать! Такая легкомысленная была.
— Ну, не скажи. Голова у неё и тогда варила.
— А Жанис уже второй год лежит тут недалеко, на горке.
Годами не встречаясь друг с другом, они тихо обменивались новостями о работе, о детях.
Последние питомцы учителя испытывали самую жгучую боль расставания. Тесной толпой стояли они у могильного холмика. Первым попрощался Петерис:
— Учитель! Всё лучшее, что я получил от вас в наследство, я передам своим воспитанникам.
— Когда мне было так плохо, что хотелось умереть, вы вновь вернули меня к жизни. Спасибо вам.
— Вы говорили, что любовь — самое прекрасное, что дано человеку. Как это верно!
— Мы часто не были такими, какими вы хотели нас видеть, простите нас за это.
— Вы учили нас быть не только стойкими, смелыми и мужественными, но и нежными, добрыми, уважать чувства других.
Красные розы одна за другой ложились на белый снег.
Байбу мучила совесть. Рейнис Карлович чувствовал себя, наверно, брошенным и забытым. Надо было почаще его навещать.
Провожающие постепенно расходились. У могилы остался бывший восьмой «б» и тётя Милда. Мимо с грохотом промчался поезд.
— Он ничего не слышит. И никогда больше не услышит, — Даумант впервые столкнулся со смертью, и вся его жизнерадостная натура протестовала против её несправедливости. — Жил человек, и нет его. Неужели это всё?
— Нет, не всё, — медленно заговорила тётя Милда. — А вы? В каждого из сотен своих воспитанников он вложил частицу себя, посеял семя добра, оно растёт и даёт плоды. И сегодня мы в этом убедились.
