Без помощи вашей - [45]

– Этого не стоит, сударь…

Как назло, сие неприятное событие было замечено одним из давешних мастеровых. Он вполголоса пересказал приятелям, и все весьма обидно загыгыкали. Джоакин сунулся в кубок – он был уже пуст.

– Сударыня, не желаете ли еще чего-нибудь?

Римма ответила, что не желает, и Джоакин заказал ей вина.

– Мне, сударь, не стоит пить более. И, пожалуй, я отправлюсь спать. Время позднее.

– Я провожу вас, – заявил Джоакин.

Полли внимательно поглядела на него. Как это скверно – когда девица глядит на тебя таким вот образом.

– Сударь, боюсь, вы неверно поняли мои намерения. Простите, если я, того не желая, ввела вас в заблуждение.

Джоакин ощутил нечто такое, будто всунул в рот половину лимона и сейчас силится его прожевать. Но выпитое вино, поздний час и душная жара таверны придали ему наглости, и он снова положил ладонь на ногу девушке.

– Зачем эти пустые слова про намерения? Зачем ты противишься тому, что рано или поздно случится?

– Сударь, вы пьяны, и мне следует уйти.

Она дернулась, чтобы встать. Тогда в отчаянном порыве Джоакин пошел на приступ. Он обхватил Полли обеими руками (одна легла на спину, а другая – хорошо так пониже спины) и прижался губами к ее рту. Несколько мгновений понадобилось девушке, чтобы отлепиться от него, а затем она вкатила ему оплеуху. Звонкую, хлесткую – половина таверны обернулась к ним. Мастеровые за длинным столом расхохотались всей толпой, и притом так заразительно, что Полли не выдержала и тоже улыбнулась. Этого Джоакин не стерпел.

– Ну, сударыня, если вам так нравится общество мужланов, с ними и оставайтесь!

Он вышел – едва не выбежал – из таверны, весь красный от стыда и досады.

В фургоне Джоакин пнул в бок Снайпа, что разлегся на все свободное пространство, бросил шкуру на пол, улегся, думая о том, как паскудно и несправедливо – засыпать вот так, несолоно хлебавши, на твердых досках, обиженным и отвергнутым. Смакуя свое унижение, он быстро уснул.

Поутру его разбудил ответный тычок в ребра от Снайпа. Надо же: и спал крепко, а припомнил. Джоакин сел, протирая глаза, выбрался из фургона и обнаружил вокруг странное шевеление. От гула в голове, он не сразу сообразил, что происходит. Человек семь чужих оживленно терлись около телег торговца, укладывали свои мешочки и котомки. Среди них был благообразный старичок, пара детишек, несколько девиц… Тут Джоакина перекосило – точно в рот ему впихнули оставшуюся половину вчерашнего лимона: в задний фургон вместе с Вихрем и Луизой усаживалась белокурая Полли из Ниара.

Стрела

Конец апреля 1774г.

Кристальные горы – поселок Спот

Неженка. Когда, от кого Эрвин впервые услышал это словечко?

Уж конечно, не в глаза. В глаза-то он был милордом. Но когда днями ползешь по горной тропе вместе с тремя дюжинами мужчин, а вечерами ютишься с ними же на тесной стоянке вокруг костра, и стоит вокруг прозрачная, хрустальная тишина, – то многое услышишь из того, что тебе и не предназначено.

Наверное, началось это в первый вечер простуды. Эрвин жался к огню, специально для него разведенному, кутался в оба плаща и овчинную шкуру поверх, стучал зубами от озноба и раз за разом подзывал Томми, чтобы тот вскипятил чашу вина. Получив очередную дозу горячего напитка с имбирем и перцем, Эрвин отправлял грея взмахом руки, и тот возвращался к солдатскому костру. Томми усаживался на свое место среди воинов раз, пожалуй, в пятый, когда до Эрвина донеслось:

– Наш неженка совсем расклеился…

Тут бы подозвать болтуна, поставить навытяжку подальше от костра и переспросить: что-что ты сказал? Да так и оставить стоять на всю ночь, чтобы поразмыслил. Но очень уж скверно было тогда Эрвину, и оттого на все плевать, к тому же, не смог понять по голосу, кому принадлежали слова. Короче, он спустил воину наглость. А потом было поздно – прозвище прижилось. Солдатня любит прозвища…

– Неженке огонь нужен, – слышалось ему на дневном привале, когда пара греев раскладывали очаг. Спутники Эрвина днем вполне обходились холодной водой из реки, лепешками и солониной, а костер жгли только вечерами. Но Эрвину не удавалось впихнуть в себя лепешки с ледяной водой – от холодного у него начинался мучительный кашель.

– Буди неженку, – бросал один из кайров на рассвете, обращаясь к Томми. Эрвин отлично слышал это, поскольку уже не спал. Он вообще довольно мало спал, большей частью коротал ночи за одним из трех увлекательных занятий: кашлял, чихал и дрожал.

– Неженка что, на двух одеялах спит? – говорил грей, снимая багаж со спины осла, а другой отвечал ему:

– Верно, и еще двумя укрывается. Так что давай все пять, не ошибешься.

Под вечер на тенистой тропе Эрвин припадал к лошадиной спине, согнувшись в три погибели и стараясь думать, что в такой позе ему хоть немного теплее. Ветер все равно пробирал до самых костей, но все-таки, кажется, чуть слабее. Чтобы поменьше глаз пялилось на его сгорбленную и дрожащую спину, Эрвин ехал в хвосте отряда. Однако это не помешало ему услышать, как барон Филипп Лоуферт сообщил одному из кайров:

– Нежная нынче молодежь пошла. Женщины воспитывают их, вот и вырастают одуванчики.

Кайр промолчал в ответ, но Эрвин не сомневался, что рыцарь полностью согласен с Филиппом.