Без поцелуя на прощание - [98]

Когда я встаю, мой рот наполняется рвотными массами. Голову трясет из стороны в сторону так сильно, что я теряю равновесие и оцарапываю плечо об угол радиатора. Я благодарна за боль, которую это мне причиняет. Она отвлекает мой разум от статьи, но всего лишь на секунду. В этом листочке бумаги есть что-то знакомое, что-то, что знает мое тело, но не знает голова. Мою кожу пронзает острое покалывающее ощущение.

– Это просто шутка! – кричу я вслух, хотя знаю, что никто не может меня услышать. Мне нужен шум, хоть какой-то шум. Эта тишина невыносима.

Меня начинает трясти еще сильнее. Я падаю на пол. Глаза закрыты, но я не могу избежать слов, из которых складывается жестокая альтернативная реальность. Падай в обморок, черт возьми, говорю я себе. Это не срабатывает. Падай в обморок, тупая стерва… просто падай в обморок. Мои глаза остаются закрыты, а я остаюсь в сознании.

Я поспешно бросаюсь в угол за статьей и перечитываю ее снова, снова и снова. Я ненавижу себя за то, что читаю ее. Я ненавижу свои глаза за то, что они видят эти слова, и больше всего я ненавижу свой мозг за то, что он верит им. Я еще раз тянусь за телефоном и несколько раз роняю его. Проблема больше не в разнице во времени. Мне трудно справиться со своими дрожащими пальцами, но через бесчисленное количество попыток все же удается набрать правильный номер.

– Алло, – отвечает заспанный голос.

– Это я. Я знаю правду.

Я вешаю трубку и заталкиваю статью себе в карман.

Глава тридцать седьмая

Входная дверь хлопает, оповещая о том, что Марк дома. Я тру глаза: должно быть, я уснула. Ноги умоляют меня стоять на месте, делая все от них зависящее и пригвождая к земле. Я взяла под контроль свой разум, так что тело вынуждено со мной сотрудничать. Я держусь за перила и сбегаю, перепрыгивая через две-три ступеньки. Я так сильно дрожу, что чувствую, как пульсируют позвонки у меня в спине.

Я пытаюсь добраться до столовой раньше Марка, но не успеваю. Он стоит и ждет меня. Картонные коробки вскрыты, на полу повсюду валяется всякий хлам, словно кусочки пазла, составляющего нашу жизнь. У него в руках серебристая рамка с фотографией.

– Это ищешь? – спрашивает он, как бы невзначай помахивая рамкой.

Я не знаю, как реагировать.

– Мне позвонил Найджел, – говорит Марк, между его нахмуренных бровей проскальзывает напряжение. – Ты знаешь?

Я киваю.

– Эйва? – спрашивает он.

Я снова киваю.

– Давно? – Марк вытирает глаза. – То есть с каких пор? Нет, то есть…

– Все в порядке, – говорю я и беру его за руку.

Марк плачет. И я тоже. Он роняет рамку на пол. Она приземляется лицом вниз, пряча фотографию, которая в нее вставлена. Марк обхватывает меня руками, и я в ответ так крепко обнимаю его, что у меня хрустят костяшки пальцев. Обнимаясь, мы соскальзываем на пол. Мы долго сидим вместе, утешая друг друга.

Проходят часы, и мы то проваливаемся в сон, то просыпаемся. Ни один из нас не хочет разрывать объятий и быть тем, кто предложит пойти в постель. Но начинает сильно холодать, ведь мир за оконной рамой атакует ледяной утренний туман, и нам обоим становится некомфортно. Марк встает первым и протягивает руку, чтобы поднять меня на ноги.

– Подожди, – предлагаю я и тянусь за перекошенной рамкой.

– Нет, Лаура. Не надо, – говорит Марк и тянет меня за рукав, как дитя. – Не сегодня, прошу тебя.

В его сердце живет боль, это слышно в каждом звуке его голоса. В его позе проступают тревога и паника. Я не могу понять, чего он боится теперь, ведь мне уже известны все тайны прошлого – теперь нечего бояться.

Я поднимаю фото, и страх на его лице превращается в печаль. Я копаюсь с задней частью рамки – стекло роняет снимок мне в руки. Смотреть на прекрасную счастливую семью кажется странно сюрреалистично. С фотографии мне лучезарно улыбаются лица. Я тут же узнаю снимок. Он ужасно похож на фото, которое Найджел показал мне в Нью-Йорке. Николь стоит, обняв красивого темноволосого мальчугана. Я сижу рядом с ней, щеголяя огромным беременным животом, а Марк стоит за мной, положив руку мне на плечо. Но квартира Найджела на фоне этой блаженной домашней сцены сильно отличается. За нашими спинами не поблескивает гранит, а кухонные шкафы, скорее, выполнены из дешевой МДФ, нежели из древесного массива. И все выглядит гораздо уютнее холостяцкой берлоги Найджела. Все выглядит так, как будто здесь живет настоящая семья. Интересно, чей это дом.

– Мне так жаль, – плачу я. – Я монстр. Все это произошло потому, что я хотела уложить свои дурацкие волосы. Мне не следовало просить Эйву забрать Лоркана из школы.

Марк трясет головой. Месяцы напряжения с силой вырываются из его измученного тела, словно крышка, подпрыгивающая на сковороде, полной готовящегося попкорна.

– Я скучаю по ним, – тихо произносит Марк.

– Я тоже, – хнычу я. Из моего тела извергается столько бурных слез, что почти невозможно вдохнуть достаточно кислорода, чтобы оставаться в сознании.

Я провожу пальцами по фотографии, от которой не могу отвести взгляда. Она оказалась словно картой, ведущей меня из комфортного глубокого отрицания в мучительную реальность, которую я должна принять.

– Ее сделали на Хэллоуин. Всего за пару недель до аварии. Я поставил ее в рамку, потому что это была последняя фотография, где дети вместе, – грустно объясняет Марк.