Без объявления войны - [17]

— Государственное добро, государственное! — на весь двор гремит Марк Михайлович. — Как ты грузишь, как?!

Помятая банка типографской краски вызывает у него ярость. Крикун, здороваясь, подает руку, но Лерман с криком: «Не мешай!» — бросается к головному грузовику и откидывает брезент:

— Стоп! Не так уложены банки с краской, не так! Где этот разбойник старшина Богарчук?! — И начальник издательства громом влетает в склад.

Марк Михайлович обладает оглушительным голосом, но вместо «р» выговаривает «и». Порой его грозные замечания вызывают у подчиненных только улыбку. Я с частыми остановками поднимаюсь на третий этаж. В конце длинного коридора — широкое, освещенное солнцем окно. И там, как на ярком экране, вижу Миколу Бажана, Андрея Малышко, Вадима Собко, Савву Голованивского и Бориса Палийчука.

— Кто бы мог подумать? Кто? — говорит Бажан. — Трудно даже поверить. Без объявления войны... Уже льется кровь.

— А верить приходится. — Собко то разматывает серебристую цепочку с ключиком на конце, то снова наматывает её на указательный палец.

— С выздоровлением, старина, — говорит мне Палийчук.

— Как самочувствие? — спрашивает Малышко.

В карих глазах Андрея напряженность. В минуту тревоги у него всегда появляется складка на лбу. Вот и сейчас она глубокая, резкая. Хочет что-то сказать, но подскакивает Крикун. Поправляя на ходу вечно спадающие очки, обращается к Бажану:

— Микола Платонович, зайдите, пожалуйста, к редактору.

Совещаются у редактора очень долго, а нам не терпится узнать, что же происходит на фронте. Все мы почему-то уверены — на редакторском столе лежит первая военная сводка, и, конечно же, сейчас там обсуждают сложившуюся обстановку. Я стою у окна, а мои товарищи молча прохаживаются по коридору. Наконец из редакторского кабипета выходит Крикун. Дружно берем его в кольцо.

— Ничего особенного сообщить не могу, — разочаровывает Урий Павлович. — Однако... — загадочно продолжает, — кое-что есть и для вас немаловажное... Отныне в редакции существуют только три отдела — фронтовой жизни, партийный, информации. — И тут же сообщает другую новость: — Организовано фронтовое радиовещание. Там будут работать писатели Иван Ле, Леонид Первомайский, Михаил Тардов и Яков Качура. Могу еще добавить: большая группа писателей во главе с Миколой Платоновичем Бажаном поступает в распоряжение ЦК КП(б)У.

Уходит с Бажаном Собко, прощается Малышко. Я провожаю его к выходу. Он с горечью говорит:

— А мы собирались с тобой снова провести лето в Прохоровке. Крючки купил и запасные лесы, удочки приготовил. Когда же теперь на зорьке пойдем на ту песчаную косу, где так славно ловился подуст? Наверно, не скоро увидим шевченковский дуб и тот обрыв, над которым шумит сосна Гоголя.

Слушаю его и так ясно вижу благодатное приднепровское село в ярко цветущих подсолнухах. И все те укромные стежки-дорожки, по которым, чуть свет шагали к Днепру, и ту лодочную стоянку, где часто встречали мудрого деда Гуру — старого матроса с «Очакова». По вечерам, у рыбачьего костра, Андрей любил петь старинные песни. Немало их знал Малышко, но поражал своей памятью и дед Гура.

— У меня сейчас такое чувство... помнишь, когда Тарас Бульба со своими сыновьями поехал на Сечь и они, покидая родные места, оглядываются. — Карие глаза Андрея темнеют, на лбу появляется резкая складка. — Ты помнишь? «Вот уже один только шест над колодцем с привязанным вверху колесом от телеги одиноко торчит в небе; уже равнина, которую они проехали, кажется издали горою и все собою закрыла. — Прощайте, и детство, и игры, и все, и все!»

С разгона, тигровыми прыжками берет крутую лестницу лейтенант Иван Поляков, останавливается на площадке, кричит:

— Старшина Богарчук несет ящики с оружием! Сейчас получать будем.

— Какое оружие? Где оно? — выскакивая из коридора, живо интересуется заведующий корреспондентским пунктом «Известий» Осип Готлиб — человек могучего телосложения. Он в хорошо выглаженном черном костюме, в белоснежной рубашке с темной бабочкой. Длинные волосы аккуратно причесаны. Готлиб всем своим видом напомипает почему-то строгого пастора.

— Слушай, давай не будем прощаться, — говорит мне Малышко, — так лучше, скорей встретимся, — и он нащупывает ногой ступеньку.

— Где же обещанное оружие? Где? — спрашивает Осип Готлиб. Спускается на нижнюю площадку и оттуда кричит: — Несут! Несут!

Семеро бойцов под руководством старшины Богарчука вносят в красный уголок тяжелые ящики.

Я начеку. Вот-вот в коридоре должен появиться Урий Павлович Крикун. Только что в редакторский кабинет важно проследовал недавний начальник отдела боевой подготовки батальонный комиссар Виктор Николаевич Синагов. Сегодня он получил повышение по службе — стал заместителем ответственного редактора. Только что побывал в политуправлении, вернулся оттуда с каким-то пакетом. Может быть, Синагов привез сводку о положении на фронте? Если это так, то Крикун должен кое-что знать.

Выйдя из редакторского кабинета, Крикун взглянул на меня, усмехнулся:

— Вы действуете, как самолет-перехватчик. Разве не знаете? Я умею читать чужие мысли. — Он развел руками. — Ничего нового нет. Редакция надеялась получить хоть какую-нибудь информацию от наших ребят Выглазова и Вирона. Они уже в Полевом Управлении фронта. Но... Тернополь молчит. — Пристально взглянув на меня, добавил: — Голубчик, надо отдохнуть, набраться сил. Я хочу предложить вам диван в моей каморке, где хранятся газетные подшивки. Вот ключ. Устраивайтесь.