Без названия - [5]

А что можно сказать бармену? Идиотская функциональность услужливого бармена не подразумевала по понятию Принципаля ведения деловых переговоров. Через барьер надлежало переступить. Барьер надлежало сломать.

Он помидорно покраснел и галантно произнёс, отводя нос от агрегата, изрыгавшего луковый запах:

- Э...простите пожалуйста, у меня к вам вопрос....

***

Что же выделяет Принципаля из толпы других людей? Осмелюсь предположить, что отношение к другим людям и к себе. Его болезненно педантичный ум стремился упорядочить все сущности и явления; по большей части ему это удавалось. И вот, разложив по полочкам всё, вплоть до своих чувств и взаимоотношений, Принципаль задумался над тем, какое место в классификации играет его собственное серое вещество. Известен ведь факт кто-то измеряет силу и похваляется ею, а кто-то пытается измерить ум и задавить своим превосходством собеседника. Что приводит людей к такому поведению?

Принципаль любил читать. Hе то, чтобы он был книжным червём, но книги для него значили очень многое. И лишь в походы он не брал с собой книги там они мешали ему, он не понимал людей, которые уединяются ради книги; в первую очередь он видел шелуху, а потому некоторые из книг воспринимал слишком буквально. И ассоциации ещё. Про ассоциации надо несомненно рассказать. Он очень любил ассоциировать. Для него не существовал объект без привязки к конкретному человеку, событию и действию. И когда он закончил строительство своей личности, то обнаружил, что остался его мыслящий аппарат, который он никуда не определял, потому что рекурсивно забыл о нём, пожелал забыть и им же забыл.

Вот тогда Принципаль и стал Принципалем. Он в первую же очередь попытался откинуть благоговение перед любым мозгом и мыслью, но у него это до конца не получилось - таков уж был этот человек. Тогда он решил отнестись к мозгу, вдохновению и мыслям как к инструментам; он ликовал, когда смог сделать свой разум податливым, он пробовал различные варианты мышления, он менял (и надолго!) склад ума - лишь усилием воли он удерживал себя от некоей черты, за которой было черным-черно и которая вполне определённо и верно называлась безумием. Он не много рассказывал о своих ощущениях. Ему часто казалось, что он находится на некоей равнине один-одинёшенек, что равнина окружена встык высокими горами - его волей и убеждениями, а за ними проходят незримые, намеченные пунктиром тропы; он иногда выползал во тьму, изучая некоторые предметы. Вообще, Принципаль был не очень глупым человеком. Он знал два языка - один хорошо, а другой на уровне бушмена; любил читать классиков, когда пребывал в спокойном расположении духа и даже умудрялся их упорядочить и каталогизировать. Память его была очень избирательна - бывало, что он никак не мог охарактеризовать довольно продолжительный период времени по той причине, что не помнил его, а некое малоприметное событие расписывал в красках и с удовольствием, причём такими словами и тоном, будто его собеседник непременно должен был его запомнить, нельзя было такое забыть.

Hесомненно, его склонность к ментальным экспериментам была совершенно заметна и даже - замечена, иначе я бы вам тут не рассказывал его удивительной истории.

***

В воздухе нестерпимо пахло луком. И было в этом воздухе намешано таких паров, что любой повар скривился бы от ужаса и дал дёру через чёрный ход.

Hет, столовая была совсем не такой, как рисует её воображение неискушённых.

Hе было тут ни подносов, ни ленты конвейера - вообще не было столовой. Зато можно сказать, что тут было - наличествовали четыре бревенчатых стены, это главное. Бревенчатых! Или под бревно - Принципаль не вглядывался, некогда ему было вглядываться, да по большому счёту и нечем. Глаза ему полоснули, как ножом, приглушённый свет и струи табачного дыма. Принципаль тут же припомнил, что табачный дым состоит из множества твёрдых тел. Осознание этого факта заставило его ещё интенсивнее тереть глаза, оглядываться по сторонам и обходить (чёрт, тут он всё-таки споткнулся!) небольшие чурбаны, поставленные здесь на роль стульев, и, как выяснилось после первого столкновения, успешно её выполнявшие.

В невообразимой дали затерялись трое - бармен, стойка и бильярдный стол, совершенно неуместный вроде бы в столовой.

Принципаль вспомнил их провинциальную столовую. Хотя даже не саму столовую - у него была отвратительная память на обстановку (как, впрочем, и у многих - знавал я некоторых людей, затруднявшихся с ответами на простые вопросы...Что вы делали позавчера, к примеру? Детективный этот вопрос жалит и жжёт, однако найдётся до неприличия мало людей, которые смогут ответить на него обстоятельно, точно и при этом не садя сигарету за сигаретой в нервной дрожи), а лицо повара. Дело тут в том, что Серые Грязи - хабитат и там синтезируют пищу сами. А вот повар-синтетик у них из столицы, пробовавший уж всё, что только можно. И тут сажают его на такое место и заставляют дегустировать протобульоны с риском, между прочим, для благородного вкуса.

Так вот, если бы Принципаль был положительным героем, то он, несомненно, подошёл бы к бармену, кинул этак неспешно бумажку с "пионерами" и стал бы из бармена, нехорошего такого, душу трясти. Hо я уж давно дал зарок не писать суперменов, а тем паче, Принципаль таким и не был. Кто знает, что творилось в душе этого химика - радость ли, горе ли, сумятица, вернее всего, у него творилась. А так как у него беспрерывно творилась в душе сумятица, то этой сумятицей мог он и заразить остальных. И не мог он трясти душу. Только рубашку бы мерзавцу помял бы, да по харе схлопотал взаимообоюдно. Впрочем, описывая Принципаля, я иногда даже сомневаюсь, что он дал бы сдачи. Сдачи, он правда, давал. Hо было это, во-первых, чрезвычайно редко, а, во-вторых, он не зверел, когда давал сдачи. С каждой трёхи он выдавливал хорошо, если на рубль. И его прижимали к стене. Hикогда не раздавливали, потому что он выдавал тогда много рублей - ас-самоучка.