Без музыки - [93]
«А я что же? Сижу и смотрю на них. Так нельзя. Я власть, мне положено руководить».
— Толчанов, вы еще успеете сказать.
— Надеюсь.
«Ишь ты, огрызаться научился. А Лужину пора закругляться. Один черт, его уже никто не слушает».
— В общем, номер состоялся, — бормочет Лужин не слишком уверенно. — У меня все.
В кабинете успели накурить. Максим потянул раму на себя. Уличный шум ворвался в комнату. Хорошо. По крайней мере, не так тягостно.
— Кто первый? Не вижу желающих.
«Ну, Максим Семенович, теперь держись! Они считают меня виноватым. Почему? Кропов — понятно, не может простить мне Гречушкина. Ну и слава богу. Я и сам себе его простить не могу. А другие, что взбудоражило их? «Покой — основа творчества» — шуваловский афоризм. Полонен пошел дальше: «Достаточно одного скандала, чтобы попасть в полосу отчуждения». Им ничего не грозит, но они волнуются. Странные люди».
— Позвольте мне?
— Да-да, разумеется.
Полонен стесняется своего роста, сутулится, берет журнал, откидывает страницы крючковатым сухим пальцем.
— Авантюра, партизанщина, — слова выглядят необычными, сознание ухватывает их сразу. Максим поднял голову и посмотрел на Полонена. — Мы идем на поводу личных симпатий. Материал затрагивает научные проблемы, однако, — Полонен поискал глазами Гречушкина, — некоторые журналисты работают по принципу «лишь бы начальству угодить».
Полонен откашлялся и стал перечислять материалы, которые за последние полгода были отклонены Угловым. Максиму вдруг стало скучно.
Полонен садится, и сразу два стула начинают скрипеть.
— Если разрешите?
Максим и ответить не успел, поднялся Толчанов.
— Мы все ошибаемся, — Толчанов развел руками. — Кто-то больше, кто-то меньше. — Толчанов выдержал продолжительную паузу. — Почему никто не вспоминает статью Тищенко? Сначала кричим: «Виват! Ура! Тищенко оригинален! Тищенко бесподобен! Лучший материал года!..» И вдруг… Как вы помните, на такой же летучке было решено послать в Пермь Гречушкина. Кто перерешил? Максим Семеныч: «Властью, мне данной, отменяю». Однако накануне Максим Семеныч страстно и взволнованно убеждал нас в непорочности Гречушкина, его честности, благородстве. Проходит ночь, и благородный, правдивый Гречушкин отлучен: «Поеду сам». Но почему, на каком основании?! А то, что происходит дальше, вообще за гранью разумного. Нас бьют наотмашь, а мы молчим.
— Это к делу не относится. Мы разбираем восьмой номер.
«А этому что надо?» — Максим зло посмотрел на Гречушкина.
— Вы слышали?! — Полонен перегибается через стол, трогает Кропова за плечо. — Нам есть до этого дело, а ему нет. Пусть объяснит.
— С какой стати? — Васюков щелкает зажигалкой. Сигарета подпрыгивает, из левого угла рта перемещается в правый. — Гречушкин прав.. Мы разбираем конкретный номер журнала. Спорная статья? Слава богу, давайте спорить. Лично я за публикацию таких материалов.
«Вот видишь, твои дела не так плохи. У тебя есть единомышленники. Будь внимателен. Толчанов — неглупый парень. Пока главные обвинения исходят от него».
— Поставлена под сомнение объективность, профессиональная честность сотрудника. Если подобные поступки совершаются с такой легкостью, значит, можно поставить под сомнение каждого из нас. — Толчанов с нескрываемым злорадством посмотрел на Углова. — В том числе и вашу поездку, Максим Семеныч. Вы воспользовались промахом журнала в личных целях, и я берусь это доказать.
— Ну зачем же так? — Лица всех повернулись к Лидии Андреевне. Выступала она редко, и столь горячее участие непременно чем-то было вызвано. И теперь каждый сидел и думал: чем? — Суть наших отношений — творчество. Этот спор больше похож на склоку.
Брови Кропова подпрыгнули: ненормальная, что она несет?
— История со статьей о канале действительно пренеприятная. Я ничего не ставлю под сомнение. Но согласитесь, Максим Семеныч: если все было известно заранее и проект наших авторов уже однажды был отклонен, молчание Диогена Анисимовича по меньшей мере непонятно. Я разделяю беспокойство Полонена. И потом, ваша статья в еженедельнике. Простите, но это удар в спину. За престиж одного человека вы расплатились авторитетом целого журнала. Это несоизмеримые величины. — Лидия Андреевна капризно подобрала губы. — Ей-богу, я очень уважаю вас, но…
Глеб Кириллович пребывал в состоянии нервного возбуждения и, чтобы как-то отвлечься, рисовал стоклеточный квадрат и заполнял его цифрами ходом шахматного коня. «Все идет наилучшим образом, — думал Глеб Кириллович. — Внешне ничего не изменится. Я буду корпеть над версткой, ругаться с отделами, а он с забавной поспешностью плодить идеи и повелевать. Однако пора безмятежной власти кончилась, мой строптивый коллега. Сегодня вы отделаетесь легким испугом. Урон понесет Гречушкин. Еще вчера я сожалел о прошедшем партийном собрании. Что и говорить, вы послали меня в нокдаун. Теперь ваша очередь, коллега. Придется испробовать, хорошо ли натянуты канаты. Определенная робость в высказываниях? Согласен. Сотрудники стесняются вас критиковать. Впрочем, сдвиги налицо. Лидия Андреевна была настроена воздержаться, однако ж нет — говорит. То ли еще будет, мой друг».
«Сейчас, когда мне за 80 лет, разглядывая карту Европы, я вдруг понял кое-что важное про далекие, но запоминающиеся годы XX века, из которых более 50 лет я жил в государстве, которое называлось Советский Союз. Еще тогда я побывал во всех без исключения странах Старого Света, плюс к этому – в Америке, Мексике, Канаде и на Кубе. Где-то – в составе партийных делегаций, где-то – в составе делегации ЦК ВЛКСМ как руководитель. В моем возрасте ясно осознаешь, что жизнь получилась интересной, а благодаря политике, которую постигал – еще и сложной, многомерной.
Куда идет Россия и что там происходит? Этот вопрос не дает покоя не только моим соотечественникам. Он держит в напряжении весь мир.Эта книга о мучительных родах демократии и драме российского парламента.Эта книга о власти персонифицированной, о Борисе Ельцине и его окружении.И все-таки эта книга не о короле, а, скорее, о свите короля.Эта книга писалась, сопутствуя событиям, случившимся в России за последние три года. Автор книги находился в эпицентре событий, он их участник.Возможно, вскоре герои книги станут вершителями будущего России, но возможно и другое — их смоет волной следующей смуты.Сталин — в прошлом; Хрущев — в прошлом; Брежнев — в прошлом; Горбачев — историческая данность; Ельцин — в настоящем.Кто следующий?!
Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос.
В своих новых произведениях — повести «Свадебный марш Мендельсона» и романе «Орфей не приносит счастья» — писатель остается верен своей нравственной теме: человек сам ответствен за собственное счастье и счастье окружающих. В любви эта ответственность взаимна. Истина, казалось бы, столь простая приходит к героям О. Попцова, когда им уже за тридцать, и потому постигается высокой ценой. События романа и повести происходят в наши дни в Москве.
Новая книга Олега Попцова продолжает «Хронику времен «царя Бориса». Автор книги был в эпицентре политических событий, сотрясавших нашу страну в конце тысячелетия, он — их участник. Эпоха Ельцина, эпоха несбывшихся демократических надежд, несостоявшегося экономического процветания, эпоха двух войн и двух путчей уходит в прошлое. Что впереди? Нация вновь бредит диктатурой, и будущий президент попеременно обретает то лик спасителя, то лик громовержца. Это книга о созидателях демократии, но в большей степени — о разрушителях.
Писатель, политолог, журналист Олег Попцов, бывший руководитель Российского телевидения, — один из тех людей, которым известны тайны мира сего. В своей книге «Хроники времен царя Бориса» он рассказывал о тайнах ельцинской эпохи. Новая книга О. М. Попцова посвящена эпохе Путина и обстоятельствам его прихода к власти. В 2000 г. О. Попцов был назначен Генеральным директором ОАО «ТВ Центр», а спустя 6 лет совет директоров освобождает его от занимаемой должности в связи с истечением срока контракта — такова официальная версия.
Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».