Без музыки - [152]

— Тебе неинтересно? — спрашивает Вера. — Почему ты молчишь?

Почему я молчу? Ответить на этот вопрос не так просто. Сказать, что слушаю. Последует другой вопрос. Почему слушаю безучастно, почему не реагирую? Словно своим согласием слушать делаю ей одолжение. Лучше сказать, что не разделяю ее иронии по отношению к отцу и даже сочувствую ему.

— А я нет. — Ее голос становится злым, напряженным. — Отсутствие знания о предмете сочувствия делает сочувствие необременительным. Твое сочувствие не оплачено болью души. Оно как девальвированный рубль — на него ничего не купишь.

Я пытаюсь оправдаться, но она не желает меня слушать:

— Хватит об этом. Всякий раз одно и то же: папа, папа, папа! Надоело. Я сама виновата. Душа, как сливная яма. За день набирается до краев, вот и вычерпываюсь. Прости. Давай лучше поговорим о твоих делах.

Наш сегодняшний разговор не похож на прежние — много говорим.

— О моих делах? У меня все без изменений. Преподаю своим бездельникам лесоустройство. Наезжаю раз в неделю в географическое общество. На апрель поставлен мой доклад. О практике разумного природопользования в бассейне реки Печоры.

— Доклад? — переспрашивает она. — При чем здесь доклад? Доклад не главное, он может подождать. Месяц назад оставалось две главы. По моим расчетам, ты должен уже все закончить. Ты сам говорил, две главы — и диссертация готова. — Она ждет моего ответа.

С тех пор как я познакомил ее с академиком Кедриным, Вера не упускает случая, чтобы напомнить о моей диссертации. Что ей наплел про меня старик, ума не приложу. Мне не хочется затевать этот разговор. С диссертацией все непросто. Я не считаю себя неудачником. И не желаю, чтобы кто-то излишне усердствовал, доказывая мне то же самое.

— Ничего, — говорю я, — папа должен быть доволен — паритет выдерживается: твой следующий муж тоже кандидат наук. А в остальном все проблематично — еще надо написать.

— Значит, ты меня обманул?

— Нет. Просто я многого тебе не говорил. Ты же сама сказала: знать все, что было до нас, — совсем необязательно. — До меня доносится ее учащенное дыхание. Я хорошо различаю интервалы. — Напрасно ты занудствуешь. Эти постоянные напоминания о моей диссертации, они же имеют какую-то цель. Их можно истолковать превратно. — Я нарочно не договариваю, жду ее возмущения. Я рассчитываю на это возмущение. Но Вера не возмущается. Напротив, голос ее становится подчеркнуто спокойным. Мне кажется, что она даже слегка подсмеивается надо мной.

— Истолковывай, кто тебе не велит.

— Значит, ты не так бескорыстна, как мне казалось?

— Что тебе казалось, я не знаю. Я могу подтвердить лишь то, что есть. Быть любовницей доктора наук лучше, чем выполнять эту же роль при кандидате.

— Тебе доставляет удовольствие говорить мне гадости.

— Я говорю тебе правду. А по какому сорту ты ее расценишь — это уже твое дело.

— Ну правильно: вы все провидцы, один я — слепец.

— Я этого не говорила.

— Не говорила, так сейчас говоришь.

— Если ты не в духе, мы можем прекратить разговор.

Она выдерживает паузу — предлагает мне распорядиться нашим разговором. Я тоже выдерживаю паузу, пытаюсь угадать мелодию, которую играет радио в ее квартире.

— Ну как знаешь…

Я спохватываюсь. Она гордая, она повесит трубку. И я буду корить себя, жалеть о своем раздражении.

— Прости, — бормочу я поспешно. — Так получилось. Я не хотел тебя обидеть.

— Не хотел, но обидел. Легко живете, парниша. Сказал — не хотел, и грехи отпущены. Нет грехов. Обида, конечно, осталась, тлеет, дымит. Но тебя уже это не касается. Ты же не хотел. Ладно, поверим человеку. А вдруг он действительно не хотел. Так о чем мы говорили? Ах да, о любовницах и любовниках. Интересная тема. Послушай, ты никогда не думал, почему женщины тщеславнее мужчин?

— Нет, меня это как-то не интересовало.

— Ну и напрасно. Основные законы жизни надо знать. Оберегая своих мужчин, взнуздывая их, они рассчитывают на компенсацию своих несбывшихся надежд. Они уверены, что в каждой из них кто-то погиб: актриса, руководитель, ученый, художник. Да мало ли высот, на которые они взлетали мысленно. Это называется синдромом эмансипации. Всегда приятнее считать, что ты собой представляешь что-то, но только крайние обстоятельства: семья, быт, несчастная любовь — не позволили тебе достичь, воспарить над… Поговорить о своей жертвенности — нет для женщины темы более благодатной. «Я пожертвовала собой. Я отдала тебе все».

Она, может, и не жертвовала и отдавала лишь то, что хотела отдать. Но заявить об этом вслух, зримо, при свидетелях — все равно, что задокументировать свою, в общем-то, несуществующую жертву. Она просто жила. Она была женщиной. И шла по жизни, ведомая своим женским инстинктом.

— Зачем ты мне все это говоришь?

— Не знаю. Само говорится, помимо моего желания. Просто я подумала, наше собственное утверждение: «Необязательно знать все, что было до нас» — превратилось в игру. В палочку-выручалочку. Вот я и подумала: будет она действовать, когда мы, помимо своей воли, станем узнавать, ну если и не все, то многое из того, что не знали раньше? Останемся мы столь же неуязвимы?..

— И для начала ты решила проверить меня.