Без музыки - [135]
Однако автобус безмолвствовал, уставившись в затухающий день черными провалами занавешенных окон.
Молоденький лейтенант милиции протянул распорядителю мегафон и стал объяснять, как им пользоваться. Он что-то говорил про севшие батареи, нажимал клавиши, и сквозь шепелявое потрескивание, похожее на звук стертой пластинки, слышался гортанный счет: «Один… два… три».
Родственники покойного стояли справа от трибуны. Их тоже было немного. Старая женщина, видимо, мать, все порывалась опуститься на колени. Сутулый майор с белесыми волосами, белесым лицом удерживал ее, повторяя монотонно:
— Успокойтесь, мама. Мы здесь, с вами, успокойтесь.
— Мало родственников, — сказала женщина, стоящая рядом со мной. Она держала наготове платок, то и дело касаясь им сухих глаз. — Мало!
И хотя говорила она, ни к кому не обращаясь, ей кто-то отвечал:
— Скоропостижно. Господи, кто подумать мог? Операция — тьфу! Вены на ногах вздулись. И вот — нет человека. Сам-то из Приморья. Оттуда еще доехать надо.
Опять заговорила женщина. Видимо, продолжала прерванный разговор, не могла успокоиться:
— Ну что ты все долдонишь: «Не замыкайся на одном человеке, не замыкайся на одном человеке!» А жить как? Сочувствовать легко. Все сочувствуют. А помогает один. Хорошо, если он есть. Нас вот не забывал. Уж давно ничего не было, а не забывал. — Женщина закусила губу и, силясь сдержать отчаяние, замотала головой. — Что делать-то, а? Делать что?
Ей никто не ответил. Женщина закивала согласно: дескать, так и должно быть, ответа она не ждет. Вздохнула, собираясь с силами. Ей захотелось что-то досказать:
— Сережка заканчивает школу, неполный год остался. Я и думать не думала: раз Полонов сказал, значит, все. Сам, говорит, к ректору пойду, все устрою. Будет Сережка в институте. Устроил… — Женщина всхлипнула. — Куда стучаться, кого просить?
Людские голоса смешивались, было трудно понять, кто с кем разговаривает, кто кому отвечает. Я поискал глазами распорядителя похорон. Он всякий раз оказывался в центре толпы. А может быть, те, кто присутствовал здесь, старались не терять его из виду и аккуратно располагались вокруг. Сейчас он стоял там же. Незнакомые, удивительно похожие друг на друга люди подходили к нему, он чуть поворачивал голову в их сторону, зная заранее, что будет сказано, и потому заранее краснел, снимал очки, нет, не снимал, скорее сдергивал их, делал рукой непроизвольный жест, словно предлагал убедиться, что он и те, кто заговаривает с ним, здесь не одни и что место это называется кладбищем и действуют тут свои, непонятные ему, распорядителю, законы.
Ждали музыкантов. Согласно сценарию они должны были встретить нас у кладбищенских ворот. Почему-то не встретили. Кто-то сказал, что оркестр ждет у места захоронения. Никто не усомнился, сказанному поспешно поверили, да и времени, положенного на сомнение, уже не было, потратилось время на перепалку по поводу все того же разрешения. Потому и пошли, не спрашивая, не перепроверяя. Скорей бы уж — временем, расстоянием отдалиться от этой ругани. Надеялись, что так оно и есть: оркестр ждет у места захоронения. Пришли, встали кругом. А оркестра нет. И микрофонов нет. И уже постанывают в задних рядах: «Не заладились похороны». И глаз привычный ищет виноватого.
Странное ощущение: я не узнавал этих людей, в кругу которых оказался на маленькой кладбищенской площади. Не в том смысле, что они мне были знакомы ранее, а теперь выглядели чужими. За редким исключением я никого здесь не знал. Но они были несхожи с теми, незнакомыми мне людьми, которых я встретил у кладбищенских ворот. Отчего так? Те же самые люди, а я их не узнаю. Неожиданно двое отделились от общей группы и быстро пошли назад, к воротам.
— За оркестром, — догадался кто-то.
Я взглянул на них: бросилась в глаза сутулость и разнобой шагов. Один был выше, и второй с трудом поспевал за ним. Я еще раз посмотрел на две удаляющиеся фигуры и все понял. Ну конечно же, этих и вообще всех людей, оказавшихся на похоронах, я видел со спины. Редко кто оборачивался. И скорбная сутулость спин была той нормой одинаковости, постоянства настроения, которая, как течение реки, подхватывает тебя и несет неотвратимо к устью. Сейчас все иначе. Я вижу их лица, они оказались разными. И, вглядываясь в них, нетрудно было понять, что людей сутулила и не скорбь даже: скорее, нездоровье, многолетье. Здесь оказалось достаточно стариков, и, сгибаясь, они помогали себе идти в гору. Иные сутулились по обязанности, давая понять, что даже здесь, на кладбище, груз административной ответственности не становится меньше. И если живые заметят это, они простят им недисциплинированную прозорливость. Сутулились в угоду кому-то — таких здесь тоже доставало.
И опять кряхтенье за спиной:
— Не заладились похороны.
И ответ с кряхтеньем:
— А ему теперь что?.. Здесь вот — бренное. А там — суть. Он с тех самых высот глядит сейчас на нас с усмешкой да поругивает по привычке.
И тотчас, без паузы, первый голос, рассудочный, гудящий, забормотал, заокал:
— Это уж точно, ему теперь проще всех — отпереживался. Гавликова жалко. Уж он-то натерпелся от покойного. Его статью о гавликовском романе помните? Все грехи, все пороки — Гавликов, Гавликов, Гавликов. Того и с должности поперли. Не сразу, конечно. Спустя год.
«Сейчас, когда мне за 80 лет, разглядывая карту Европы, я вдруг понял кое-что важное про далекие, но запоминающиеся годы XX века, из которых более 50 лет я жил в государстве, которое называлось Советский Союз. Еще тогда я побывал во всех без исключения странах Старого Света, плюс к этому – в Америке, Мексике, Канаде и на Кубе. Где-то – в составе партийных делегаций, где-то – в составе делегации ЦК ВЛКСМ как руководитель. В моем возрасте ясно осознаешь, что жизнь получилась интересной, а благодаря политике, которую постигал – еще и сложной, многомерной.
Куда идет Россия и что там происходит? Этот вопрос не дает покоя не только моим соотечественникам. Он держит в напряжении весь мир.Эта книга о мучительных родах демократии и драме российского парламента.Эта книга о власти персонифицированной, о Борисе Ельцине и его окружении.И все-таки эта книга не о короле, а, скорее, о свите короля.Эта книга писалась, сопутствуя событиям, случившимся в России за последние три года. Автор книги находился в эпицентре событий, он их участник.Возможно, вскоре герои книги станут вершителями будущего России, но возможно и другое — их смоет волной следующей смуты.Сталин — в прошлом; Хрущев — в прошлом; Брежнев — в прошлом; Горбачев — историческая данность; Ельцин — в настоящем.Кто следующий?!
Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос.
В своих новых произведениях — повести «Свадебный марш Мендельсона» и романе «Орфей не приносит счастья» — писатель остается верен своей нравственной теме: человек сам ответствен за собственное счастье и счастье окружающих. В любви эта ответственность взаимна. Истина, казалось бы, столь простая приходит к героям О. Попцова, когда им уже за тридцать, и потому постигается высокой ценой. События романа и повести происходят в наши дни в Москве.
Новая книга Олега Попцова продолжает «Хронику времен «царя Бориса». Автор книги был в эпицентре политических событий, сотрясавших нашу страну в конце тысячелетия, он — их участник. Эпоха Ельцина, эпоха несбывшихся демократических надежд, несостоявшегося экономического процветания, эпоха двух войн и двух путчей уходит в прошлое. Что впереди? Нация вновь бредит диктатурой, и будущий президент попеременно обретает то лик спасителя, то лик громовержца. Это книга о созидателях демократии, но в большей степени — о разрушителях.
Писатель, политолог, журналист Олег Попцов, бывший руководитель Российского телевидения, — один из тех людей, которым известны тайны мира сего. В своей книге «Хроники времен царя Бориса» он рассказывал о тайнах ельцинской эпохи. Новая книга О. М. Попцова посвящена эпохе Путина и обстоятельствам его прихода к власти. В 2000 г. О. Попцов был назначен Генеральным директором ОАО «ТВ Центр», а спустя 6 лет совет директоров освобождает его от занимаемой должности в связи с истечением срока контракта — такова официальная версия.
Новый роман народного писателя Литвы А. Беляускаса «Спокойные времена» тематически и сюжетно связан с предыдущим — «Тогда, в дождь», изданным «Советским писателем» в 1983 г. В центре внимания автора вопросы нравственности, совести, долга; он активен в своем неприятии и резком осуждении тех, кого бездуховность, потребительство, чуждые влияния неизбежно приводят к внутреннему краху и гибели.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В основу произведений (сказы, легенды, поэмы, сказки) легли поэтические предания, бытующие на Южном Урале. Интерес поэтессы к фольклору вызван горячей, патриотической любовью к родному уральскому краю, его истории, природе. «Партизанская быль», «Сказание о незакатной заре», поэма «Трубач с Магнит-горы» и цикл стихов, основанные на современном материале, показывают преемственность героев легендарного прошлого и поколений людей, строящих социалистическое общество. Сборник адресован юношеству.
Автор публикуемых ниже воспоминаний в течение пяти лет (1924—1928) работал в детской колонии имени М. Горького в качестве помощника А. С. Макаренко — сначала по сельскому хозяйству, а затем по всей производственной части. Тесно был связан автор записок с А. С. Макаренко и в последующие годы. В «Педагогической поэме» Н. Э. Фере изображен под именем агронома Эдуарда Николаевича Шере. В своих воспоминаниях автор приводит подлинные фамилии колонистов и работников колонии имени М. Горького, указывая в скобках имена, под которыми они известны читателям «Педагогической поэмы».
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...