Без музыки - [136]
— Как же не помнить! Статья, слава богу, через мой отдел шла.
— Вот я и говорю: круто замешивал покойный.
Говорящие попеременно закашлялись, засморкались.
— А когда Гавликова выставили, кто первый ему позвонил? Полонов. Досадовал, возмущался. Где не появится: Гавликов — талант, Гавликов — святой. И на работу Гавликова он устроил. Знай, Гавликов, кому обязан.
— Ишь ты, а я и не знал. А тот что?
— Ничего. Хотел гонор показать, да жена цыкнула. Двое детей. Так сказать, реалии жизни. Смирил Гавликов гордыню. Полонов — психолог. Он и это внутреннее борение оценил. Еще до назначения Гавликова уже повысили. Устраивался замом, а назначили завом. С той поры строптивый Гавликов стал Гавликовым ручным. Стоял в общем хоре и согласно вопил: «Рим приветствует тебя, великий Цезарь!» Так-то вот…
Голоса за моей спиной умолкли. Я пересилил желание обернуться, разглядеть говорящих. Внезапная мысль пронзила меня: эти абстрактные голоса — своеобразное песнопение у гроба.
Мое внимание насторожит их, заставит замолчать, покажется им странным, как может показаться необъяснимым подчеркнутый интерес постороннего человека.
Второй голос был грубее, вступал в разговор не сразу, что-то похожее на астматическое дыхание предшествовало этому. Голос долго тянул начальный слог, будто освобождал место для раскатистого «о-о-о».
— Со-о-ожалеть возможно. Хороним ко-о-оллегу. Кто-то друга, кто-то недруга. Гавликов — укротителя. Вездесущ Полонов, даже смертью своей Гавликова наказал. Кому поручим? Все в один голос: Гавликову, Гавликову. Лучший друг, близкий человек…
Листья на березах зашелестели под ветром, шелест заглушил голоса. Я не расслышал ответа, однако ветер стих тотчас и низкий голос, говоривший нескоро, успевший проговорить начало, еще звучал:
— Кла-а-ассический сюжет!
Опять задул ветер и снес в сторону звук голосов.
Не так просто объяснить собственные поступки. Мне захотелось подойти ближе к гробу и заглянуть в лицо покойного. Возможно, я чего-то не увидел раньше, не разглядел, не расслышал. И гримаса, застывшая на его лице в тот последний миг жизни. Его ли это гримаса или старания тех, кому положено представить усопшего умиротворенно спящим, отрешенным от земных переживаний и конфликтов? Справа и слева о чем-то говорили. И теперь я желал знать больше, и, если бы это было возможно, я заставил бы говорить каждого из окружавших эту нескладную, похожую на недостроенное надгробие трибуну.
Меня кто-то толкнул, пробормотал поспешные извинения и, настойчиво оттеснив, стал пробиваться вперед. Человек сравнительно молодой, лет тридцати. Его рыжая шевелюра трепалась ветром, и он то и дело приглаживал волосы рукой. Волосы были длинные, спадали на глаза, и это раздражало человека. Впрочем, раздражали его не только часто спадавшие волосы, луч солнца задел лицо, и я увидел лоснившийся отсвет, человек вспотел, и обильно выступивший пот донимал его больше, чем волосы, он смахивал мутноватые капли тыльной стороной ладони.
— Наконец-то. Я уже потерял всякую надежду разыскать вас. Узнал про похороны и сразу сюда.
— Что так спешно?
Собеседник молодого человека стоял ко мне лицом. Задиристо-курносый, глаза чуть навыкате; резко очерченный, почти рубленый подбородок. Он щурился, и в этих сощуренных глазах пряталась усмешка.
— У вас там заседание кафедры идет.
— Знаю. Завтра с утра я в институте. Там меня разыскать проще, чем на кладбище, так что ты зря напрягал себя.
— Может, и зря, разве угадаешь. Стоит идти, не стоит? Если хотите, вас и Федора Архиповича я высчитал, знал, что застану здесь.
— Высчитал?! Любопытно. Каким же образом?
— Житейским. Вакантное кресло освободилось. Активно проявленная скорбь идет в зачет.
— Господи! Откуда в вас, молодых, такое? Что-то мы проглядели! В твои годы я был добрее.
— Вы были добрее в свои, а не в мои годы. Просьба не путать.
— Напрасно ты выставляешь свой цинизм напоказ.
Молодой внезапно развернулся, и грива рыжих волос взметнулась, как пучок пламени.
Молодой был выше ростом, и его взгляд сверху заставлял собеседника испытывать неудобство: либо запрокидывать голову, либо поднимать глаза. Это был тот случай, когда взгляд сверху непременно представляется взглядом свысока и, естественно, вызывает раздражение.
— Вы похвально отстояли гражданскую панихиду, и будет… По рангу вам необязательно быть здесь. Вы ссорились. Низвергали и развенчивали. Это, слава богу, известно всем. И все-таки вы поехали. Зачем? Вряд ли чувство любви привело вас сюда…
Молодой явно не желал компромисса. И фразы, которые произносил он, вопросы, которые задавал, выталкивались с какой-то упругой силой. Тот, что был старше, не спешил с ответом. Он был уверен, что неторопливость придает его словам бо́льшую убедительность.
— Потери, — сказал он, — это не только боль и скорбь. Это еще и прозрение.
— О… что-то новое. Теперь вы его любите! Браво. И вам не терпится обрушить на мир свое прозрение. Справедливый, добрый, талантливый. Тысяча эпитетов в превосходной степени, и все о Полонове. Браво! Суперрациональ — усопших любить легче, безопаснее.
— Иногда мне хочется тебя ударить.
— Так ударьте!
«Сейчас, когда мне за 80 лет, разглядывая карту Европы, я вдруг понял кое-что важное про далекие, но запоминающиеся годы XX века, из которых более 50 лет я жил в государстве, которое называлось Советский Союз. Еще тогда я побывал во всех без исключения странах Старого Света, плюс к этому – в Америке, Мексике, Канаде и на Кубе. Где-то – в составе партийных делегаций, где-то – в составе делегации ЦК ВЛКСМ как руководитель. В моем возрасте ясно осознаешь, что жизнь получилась интересной, а благодаря политике, которую постигал – еще и сложной, многомерной.
Куда идет Россия и что там происходит? Этот вопрос не дает покоя не только моим соотечественникам. Он держит в напряжении весь мир.Эта книга о мучительных родах демократии и драме российского парламента.Эта книга о власти персонифицированной, о Борисе Ельцине и его окружении.И все-таки эта книга не о короле, а, скорее, о свите короля.Эта книга писалась, сопутствуя событиям, случившимся в России за последние три года. Автор книги находился в эпицентре событий, он их участник.Возможно, вскоре герои книги станут вершителями будущего России, но возможно и другое — их смоет волной следующей смуты.Сталин — в прошлом; Хрущев — в прошлом; Брежнев — в прошлом; Горбачев — историческая данность; Ельцин — в настоящем.Кто следующий?!
Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос.
В своих новых произведениях — повести «Свадебный марш Мендельсона» и романе «Орфей не приносит счастья» — писатель остается верен своей нравственной теме: человек сам ответствен за собственное счастье и счастье окружающих. В любви эта ответственность взаимна. Истина, казалось бы, столь простая приходит к героям О. Попцова, когда им уже за тридцать, и потому постигается высокой ценой. События романа и повести происходят в наши дни в Москве.
Новая книга Олега Попцова продолжает «Хронику времен «царя Бориса». Автор книги был в эпицентре политических событий, сотрясавших нашу страну в конце тысячелетия, он — их участник. Эпоха Ельцина, эпоха несбывшихся демократических надежд, несостоявшегося экономического процветания, эпоха двух войн и двух путчей уходит в прошлое. Что впереди? Нация вновь бредит диктатурой, и будущий президент попеременно обретает то лик спасителя, то лик громовержца. Это книга о созидателях демократии, но в большей степени — о разрушителях.
Писатель, политолог, журналист Олег Попцов, бывший руководитель Российского телевидения, — один из тех людей, которым известны тайны мира сего. В своей книге «Хроники времен царя Бориса» он рассказывал о тайнах ельцинской эпохи. Новая книга О. М. Попцова посвящена эпохе Путина и обстоятельствам его прихода к власти. В 2000 г. О. Попцов был назначен Генеральным директором ОАО «ТВ Центр», а спустя 6 лет совет директоров освобождает его от занимаемой должности в связи с истечением срока контракта — такова официальная версия.
Рассказы Леонида Радищева (1904—1973) о В. И. Ленине вошли в советскую Лениниану, получили широкое читательское признание. В книгу вошли также рассказы писателя о людях революционной эпохи, о замечательных деятелях культуры и литературы (М. Горький, Л. Красин, А. Толстой, К. Чуковский и др.).
В романе «Белая птица» автор обращается ко времени первых предвоенных пятилеток. Именно тогда, в тридцатые годы, складывался и закалялся характер советского человека, рожденного новым общественным строем, создавались нормы новой, социалистической морали. В центре романа две семьи, связанные немирной дружбой, — инженера авиации Георгия Карачаева и рабочего Федора Шумакова, драматическая любовь Георгия и его жены Анны, возмужание детей — Сережи Карачаева и Маши Шумаковой. Исследуя характеры своих героев, автор воссоздает обстановку тех незабываемых лет, борьбу за новое поколение тружеников и солдат, которые не отделяли своих судеб от судеб человечества, судьбы революции.
Роман Владимира Комиссарова «Старые долги» — своеобразное явление нашей прозы. Серьезные морально-этические проблемы — столкновение людей творческих, настоящих ученых, с обывателями от науки — рассматриваются в нем в юмористическом духе. Это веселая книга, но в то же время и серьезная, ибо в юмористической манере писатель ведет разговор на самые различные темы, связанные с нравственными принципами нашего общества. Действие романа происходит не только в среде ученых. Писатель — все в том же юмористическом тоне — показывает жизнь маленького городка, на окраине которого вырос современный научный центр.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Автор публикуемых ниже воспоминаний в течение пяти лет (1924—1928) работал в детской колонии имени М. Горького в качестве помощника А. С. Макаренко — сначала по сельскому хозяйству, а затем по всей производственной части. Тесно был связан автор записок с А. С. Макаренко и в последующие годы. В «Педагогической поэме» Н. Э. Фере изображен под именем агронома Эдуарда Николаевича Шере. В своих воспоминаниях автор приводит подлинные фамилии колонистов и работников колонии имени М. Горького, указывая в скобках имена, под которыми они известны читателям «Педагогической поэмы».
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...