Без музыки - [126]

Наташа щурится. Свет от лампы мешает ей разглядеть его. Платок безвольно сполз на плечи, а губы вздрагивают, она собирается что-то сказать. Максим на ощупь трогает папки, на ощупь открывает портфель. Бумаг не слишком много, должно уместиться все.

— Я знала, что вы придете.

— Вам легче. А я вот сомневался.

— Вы похудели.

— Стараюсь сохранить форму.

— Скажите что-нибудь, я соскучилась по вашему голосу.

— Все к лучшему, Наташа. Вам пора от него отвыкать.

— Значит, уходите.

— А вы считаете, мне надо остаться?

— Не знаю. Вы просто не должны уходить без меня.

— Милая Наташа, сон кончился. Я уже давно не принц. Впрочем, я им никогда не был.

— Да, вы не принц. Вы боитесь даже себя.

— Угадали. Боюсь. Боюсь беды.

— А вы отдайте мне половину.

— Беда пополам. А что, заманчиво… Тебе — половина, и мне — половина. По полбеды на каждого. Чудес не бывает, Наташа. И арифметика здесь ни при чем. Не делится беда, понимаете, не делится. Беда на двоих — это две беды. А две беды — это как два моря…

— Понимаю, значит, не судьба.

— Ну что вы заладили: судьба, не судьба. Пройдет время, и вы будете меня благодарить.

— Замолчите, безжалостный человек! Благодарить вас? За что? За целомудрие, от которого несет плесенью веков? Вам надо лечиться. У вас зрительный обман. Всюду вы видите только себя. Благодарить — нет. Вы плохо знаете женщин. Держите ваши письма: Углову (лично). Может быть, они сделают вас счастливым.

Письма?! Ах да, он действительно ждал писем. Правда, все это было в прошлом веке. Мельком глянул на конверт, узнал берчугинские каракули. Ну вот, еще один укор. Давай, старик, давай. Я к этому привык.

Письмо первое:

«Милый друг. Прочел, нет, проглотил вашу «Исповедь». Этакий сюжет раскопать! Завидую. Так написано, будто все сам пережил. Отсюда и вера в строку неподдельная. Слово оседлали. Молодец. Увлекаетесь повторениями. Ну, да кто из нас не грешил… И еще, дорогой. Тянет вас на моду. Ишь как загнули! Не кто иной, как Максим Углов. От души смеялся…

Первые рассказы великолепны. Все, что было после, вызывало досаду. Потому и молчал. Угар первой удачи — пьяный угар. Знаю по себе. Нынче все в прошлом. А раз в прошлом, оглянуться потребуется. Всего в письме не перескажешь. Поздравляю вас, крестник, иначе теперь и звать неудобно. Соберусь в Москву — поговорим. А то вдруг ко мне надумаете. Буду рад. Обнимаю вас. Исповедуйтесь так и дальше. Иннокентий Берчугин».

— Святой старик. Он понял все и ничего не понял.

— Значит, мир не так плох. Вам еще пишут хорошие письма.

— Все в прошлом, Наташа, — писали.

— Все, кто родился в первой декаде декабря, будут находиться под влиянием сильных импульсов Марса с марта до конца апреля. Здорово?

— Да, похоже на заклинание.

— Еще не все. Вы неохотно отказываетесь от независимости и личной свободы. Своя собственная точка зрения приносит вам разочарование. Вас считают неуживчивым, но это не так. Вы легко привязываетесь к людям и тяжело с ними порываете. Вам всегда недостает друзей.

— Что это?

— Ваш гороскоп. Не интересуетесь?.. И потом, надо же о чем-то говорить. Иначе вы уйдете.

— Вы правы, давайте помолчим. У меня погиб друг.

— Давно?

— Не очень. Сам погиб, а рацию и продукты выбросил на лед. И люди вот живут.

Стекло влажное, он хорошо это чувствует лбом. Улица определенно стала шире.

«Мы не знаем, как он погиб, но мы видели, как он жил…»

— «Вам всегда недостает друзей», кажется, так?

— Так, а в чем дело?

— Ни в чем. Выкиньте этот гороскоп, Наташа.

— Зачем?

— Красиво обмануть — это тоже талант. А ваша бумага не оставляет даже надежды. Прощайте! — Пустота в груди стала шириться, горло сдавило. Скорей, скорей на улицу.

— Так не уходят капитаны.

— Знаю, а что делать? Может быть, я попал не на свой корабль. Прощайте.

На улице он еще раз обернулся. Наташа распахнула окна. Морозный воздух стеганул по лицу:

— Я не хочу прощаться! — Ее голос показался таким далеким. Сводчатая арка тут же басовито повторила; «Хочу прощаться, прощаться, прощаться, прощаться…»

Записка в дверях не удивила его. Ключ оказался у соседей. Лист бумаги оторван неаккуратно, края загнуты, сквозняком его смахнуло на край стола.

Еще одно письмо.

«Переживать — это тоже жить… У нас не было рая… Как часто мне хотелось все начать с красной строки. Кто виноват? Я — наверное. Ты — бесспорно. Сейчас оглянулась и вдруг поняла — проиграла. Ты даже в своей слабости оказался сильнее меня. Как говорят кубинцы: «Нет проблем». Нас ничто не связывает. Помнишь разговор о детях? Вот именно, только разговор. Так несложно собрать вещи и уйти. В конце концов бывает хуже. А тут всего-навсего семь лет. Кругом только и говорят о твоей «Исповеди», словно у людей нет других забот. Тебе крупно повезло, даже позор работает на тебя. Слава, восторг, позор, взлет — что угодно… Но только без меня. Прощай».

Он почему-то перевернул лист, словно искал продолжения написанного, затем аккуратно сложил его и стал тихо рвать на длинные полоски. За стеной о чем-то спорили. Этажом выше кто-то играл на рояле.

«Ты же знаешь, почта нас не балует».

— Да… да, знаю, — вслух ответил Максим.

Что же он собирался сделать? Максим потер лоб, переносицу. Ах да, побриться. Ему необходимо побриться. Как точно сказано: у каждого дома своя тишина.