Без музыки - [128]
В своем сознании он уже завершил обряд похорон и сейчас с опережением переживал те неприятности, что обрушатся на него завтра. Ему не простят этой нелепой задержки. Никто не станет разбираться: повинен он в том или не повинен. Выговорят, устыдят. И не просто устыдят, памятью покойного попрекнут. Зная наверняка, что именно этот упрек доставит ему нестерпимую боль. Его не накажут. Ограничатся разговорами. И начальство в своем назидательном порыве даст ему понять, что отныне нет человека, который бы очертя голову ринулся на его защиту. Этот человек похоронен. Потому и выговорят присутственно, а не с глазу на глаз. Распорядитель наконец справился с очками, надел их, и тотчас его лицо стало агрессивным и непримиримым.
— Где тут у вас телефон? — спросил наобум, спросил раздраженно. Звук хрустящего гравия был неприятен, отзывался судорожным ознобом в спине.
Служебное лицо, поняв, что большего ждать не приходится и просить распорядитель еще раз не станет, подавило скандальное желание воспротивиться, сказать, что нет телефона, обиженно надуло губы и так, чтобы слышали стоящие рядом, сказало громко, на досадливой, обиженной ноте:
— Ладно уж, везите. — И, чтоб досадить распорядителю за его несообразительность, добавило речитативно: — Не вам уступаю. Покой их от скандала уберечь желаю. От крика злобливого. Проезжайте.
Руки распорядителя взметнулись, что должно было выразить его возмущение. Однако хранитель кладбищенских устоев опередил его и, уже озлобляясь не на шутку, пригрозил:
— И не кричите боле, а то передумаю. Наша нерасторопность, забывчивость. Нам жить, нам страдать. Везите!
Автобус въехал на территорию кладбища. С лязгом поднялась тяжелая дверь, подкатили тележку, и группа людей в серых спецовках стала принимать на себя гроб, люди морщились всякий раз от скрежета, который издавал он, задевая неровный, обитый железным листом поддон автобуса. А рядом другая группа суетилась с венками, разбивая людей попарно. Венки были тяжелые, словно каждый из них нес в себе значительность учреждения, которое сочло «необходимым, возможным, обязательным…».
— Пошли, — сказал кто-то.
И было непонятно, откуда выплеснулось это печальное «пошли». То ли на самом деле пошли и стоящие сзади, приподнявшись на цыпочки, заметили движение, или это «пошли» явилось оттуда, спереди, от ворот как команда следовать за собой, а может быть, почувствовав напряженность молчаливого ожидания, кто-то счел нужным успокоить, предупредить, мол, еще какие-то минуты, и вся суетная неразбериха упорядочится, сгладится и непременно пойдут.
Людской черед качнулся, стал менять очертания, плющиться и растягиваться в стороны. И если нельзя было идти вперед, шли вбок, ближе к кладбищенской ограде.
Действительно, пошли нескоро, коротким шагом. Двинулись.
Был ли покойный моим другом? Мы числились ровесниками, а в нашем возрасте поздно заводить друзей. Надо чему-то уступать, менять привычки; это требует усилий, снашиваются и без того сносившиеся нервы. Махнешь рукой: а, пусть будет так, как есть. Не враг — уже хорошо.
Можно сказать и так: «Мы могли бы стать друзьями, но не стали, не успели. Мы боялись. Мы слишком нравились друг другу, слишком симпатизировали. Нас страшило сближение, возможность узнать больше, чем видится на расстоянии. Пусть небольшом, но все-таки расстоянии».
В нашем возрасте разочарование ранит особенно больно. Нет, я не старик. По крайней мере, мне хочется так думать. До сорока возраста не ощущаешь. После сорока трезвеешь скоропостижно, и прожитая жизнь обретает физический вес.
Нам хотелось стать ближе друг другу. Мы часто перезванивались, и наши телефонные разговоры были долгими. Мы радовались случайным встречам. А наши встречи, как правило, были именно случайными. И хотя мы безоговорочно растягивали их, нас это утешало слабо, и всякий раз, прощаясь, один из нас с легким заиканием произносил сакраментальную, устремленную в вечное завтра фразу: «На-а-до бы встретиться». И ответное согласие лишь прибавляло оптимизма: «Надо бы».
Сейчас, в многолюдном опустении, я повторяю этот нацеленный на конкретное желание и вдруг утративший смысл призыв: «Надо бы».
Расхожая формула жизни. Вроде такой уж сверхсрочной обязательности нет, а потребность, желание, отношение свое зафиксировать необходимо. Удобная формула: с ней ты всегда в активе. Где встретиться, когда, зачем? — никаких уточнений. Так, с усталостью и доброжеланием: «Надо бы».
Мои слова не могут стать упреком. Да и что ему теперь упрек?.. Он боялся оказаться навязчивым, обременительным, он отдавал инициативу в мои руки. А я соглашался, спешил заверить его: «Конечно, надо, обязательно надо. Без суеты, — уточнял я, — вне наших административно-общественных забот, вне наших кабинетов. Просто ты и я». И мы уже не могли остановиться, словно бросались в объятия друг другу. Рождались идеи, вспоминались ситуации, люди — все без разбора. Ведь нам есть о чем поговорить. Есть!
Наши услуги друг другу были незначительными, скорее, приличествующими интеллигентным людям. Мы боялись затруднять друг друга. А если и случалось помочь, то беспокойство прочно поселялось в душе каждого из нас. И вряд ли скажу уверенно, что это будоражилась, искала выхода наша доброта. Нам непременно желалось совершить ответное действие. Какой-то неотступный испуг оказаться в должниках. Ведь мы собирались стать друзьями. И никому из нас не хотелось, подумав об этом, сделать следующее движение мысли — признаться в выгодности нашего союза. Не выгодности вообще (последнее справедливо и разумно наверняка), а большей выгодности для кого-то из нас двоих. И мы с редкой въедливостью сравнивали наши даже незначительные услуги, желая того лишь, чтобы они были примерно равными. Иначе покой оставлял тебя, и ты в панической спешности искал возможность оказаться полезным, страшась постоянно лишь одного — быть понятым, угаданным в своем желании.
«Сейчас, когда мне за 80 лет, разглядывая карту Европы, я вдруг понял кое-что важное про далекие, но запоминающиеся годы XX века, из которых более 50 лет я жил в государстве, которое называлось Советский Союз. Еще тогда я побывал во всех без исключения странах Старого Света, плюс к этому – в Америке, Мексике, Канаде и на Кубе. Где-то – в составе партийных делегаций, где-то – в составе делегации ЦК ВЛКСМ как руководитель. В моем возрасте ясно осознаешь, что жизнь получилась интересной, а благодаря политике, которую постигал – еще и сложной, многомерной.
Куда идет Россия и что там происходит? Этот вопрос не дает покоя не только моим соотечественникам. Он держит в напряжении весь мир.Эта книга о мучительных родах демократии и драме российского парламента.Эта книга о власти персонифицированной, о Борисе Ельцине и его окружении.И все-таки эта книга не о короле, а, скорее, о свите короля.Эта книга писалась, сопутствуя событиям, случившимся в России за последние три года. Автор книги находился в эпицентре событий, он их участник.Возможно, вскоре герои книги станут вершителями будущего России, но возможно и другое — их смоет волной следующей смуты.Сталин — в прошлом; Хрущев — в прошлом; Брежнев — в прошлом; Горбачев — историческая данность; Ельцин — в настоящем.Кто следующий?!
Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос.
В своих новых произведениях — повести «Свадебный марш Мендельсона» и романе «Орфей не приносит счастья» — писатель остается верен своей нравственной теме: человек сам ответствен за собственное счастье и счастье окружающих. В любви эта ответственность взаимна. Истина, казалось бы, столь простая приходит к героям О. Попцова, когда им уже за тридцать, и потому постигается высокой ценой. События романа и повести происходят в наши дни в Москве.
Новая книга Олега Попцова продолжает «Хронику времен «царя Бориса». Автор книги был в эпицентре политических событий, сотрясавших нашу страну в конце тысячелетия, он — их участник. Эпоха Ельцина, эпоха несбывшихся демократических надежд, несостоявшегося экономического процветания, эпоха двух войн и двух путчей уходит в прошлое. Что впереди? Нация вновь бредит диктатурой, и будущий президент попеременно обретает то лик спасителя, то лик громовержца. Это книга о созидателях демократии, но в большей степени — о разрушителях.
Писатель, политолог, журналист Олег Попцов, бывший руководитель Российского телевидения, — один из тех людей, которым известны тайны мира сего. В своей книге «Хроники времен царя Бориса» он рассказывал о тайнах ельцинской эпохи. Новая книга О. М. Попцова посвящена эпохе Путина и обстоятельствам его прихода к власти. В 2000 г. О. Попцов был назначен Генеральным директором ОАО «ТВ Центр», а спустя 6 лет совет директоров освобождает его от занимаемой должности в связи с истечением срока контракта — такова официальная версия.
Роман «Буревестники» - одна из попыток художественного освоения историко-революционной тематики. Это произведение о восстании матросов и солдат во Владивостоке в 1907 г. В романе действуют не только вымышленные персонажи, но и реальные исторические лица: вожак большевиков Ефим Ковальчук, революционерка Людмила Волкенштейн. В героях писателя интересует, прежде всего, их классовая политическая позиция, их отношение к происходящему. Автор воссоздает быт Владивостока начала века, нравы его жителей - студентов, рабочих, матросов, торговцев и жандармов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Александр Иванович Тарасов (1900–1941) заявил себя как писатель в 30-е годы. Уроженец вологодской деревни, он до конца своих дней не порывал связей с земляками, и это дало ему обильный материал для его повестей и рассказов. В своих произведениях А. И. Тарасов отразил трудный и своеобразный период в жизни северной деревни — от кануна коллективизации до войны. В настоящем сборнике публикуются повести и рассказы «Будни», «Отец», «Крупный зверь», «Охотник Аверьян» и другие.
С одной стороны, нельзя спроектировать эту горно-обогатительную фабрику, не изучив свойств залегающих здесь руд. С другой стороны, построить ее надо как можно быстрее. Быть может, махнуть рукой на тщательные исследования? И почему бы не сменить руководителя лаборатории, который не согласен это сделать, на другого, более сговорчивого?
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».