«Без меня баталии не давать» - [9]

   — Аз-з, — сверкнул глазёнками парнишка.

   — На эту букву вот твой армяк начинается. Понял?

   — Ага, — закивал Курман.

   — Вот и слово «ага» тоже на «А» начинается. Сообразил?

   — Сообразила, — засмеялся парнишка.

   — А ну-ка нарисуй, — подал Пётр ему прутик.

Курман, высунув язык, нарисовал на снегу букву «А».

Взглянул на Петра вопросительно.

   — Ну что ж, похоже, — сказал Пётр. — В Ригу приедем, чтоб всю азбуку знал. Спрошу.

   — Господин бомбардир, — заныл Василий. — Ну как же? Я всю зиму учил, да с бумагой, с чернилами, а тут...

   — А я в три дни одолел.

   — Ну то вы.

   — Что я, что я? Мне тогда было пять лет всего, когда я азбуку выучил. А он эвон бейбас какой. — Схватил за вихры мальчишку, откинул голову ему, чтоб лицо видеть. — Как звать-то?

   — Курмана я.

   — Хэх, татарская душа. Если в Риге азбуку не скажешь, твоему барину от меня палкам по затылкам будет. Понял?

   — Поняла, — осклабился парнишка. — Все буква скажу. Не хочу барина палкам по затылкам.

   — А ты не путайся, Василий, за занятием, глядишь, и скучать перестанешь, — сказал Пётр Золотарёву. — Бывай.

И пошёл дальше. Возле одного костра пригласили господина бомбардира каши гречневой отведать. Не отказался. У другого затирухой угостили, убрал за милую душу. Воротился к каптане уже в темноте. Открыл дверцу, спросил:

   — Александр, ты тут?

   — Тут, мин херц, куда мне от казны деться.

Влез в калтану Пётр, сразу темно стало. Опустился рядом с Меншиковым, хотел вытянуть ноги, наткнулся на мешки с казной. Проворчал:

   — A-а, чёрт, некуда ноги деть.

   — А ты поверх мешков, мин херц. Я вот так сделал.

   — Что? Так и спать с задранными ногами?

   — Тогда бы пошёл в избу.

   — Блох кормить? Да, Александр, я видел, наши возчики стог растаскивают. Это не дело. Мы, чай, не на вражеской территории, на своей.

   — А ему сено и не надо, хозяину-то.

   — Как так?

   — У него разбойники корову свели. Всё равно теперь оно пропадёт, сено-то. Сам-то его есть не станет.

   — Вот те раз. Те — корову, мы — сено, выходит, и мы разбойники?

   — Но ведь оно ему не нужно теперь, мин херц.

   — Ты мне эту моду брось, Александр. Мужик труд вложил в это сено? Вложил. Чтоб завтра же утром уплатил ему всё сполна.

   — Ладно. Раз велишь, уплачу. Токо ежели мы в каждой деревне будем платить, то в Европу без казны явимся.

   — Ничего, с пяти рублей казна не обеднеет.

   — Почему пять-то? За пять он две коровы купит.

   — Вот и ладно. Давай спать.

Однако на рассвете, когда в слюдяном оконце каптаны сереть начало, грохнул выстрел, за ним второй. Пётр локтем открыл дверцу, выскочил из каптаны.

   — Что случилось?

   — Разбойники хотели коней покрасть.

   — Ну?

   — Сергей Бухвостов из мушкета застрелил одного. А другой в лес бежал, ребята имают.

Волонтёры, в основном преображенцы, уже повоевавшие под Азовом, нюхнувшие пороху, быстро изловили разбойника, привели к Петру. Тот хмуро взглянул на рыжего мужика с полушубке, спросил:

   — Воровал?

   — Нет, бавился, — осклабился мужик.

   — Ну за забаву тебе и плата. Повесьте на воротах.

И отвернулся Пётр, пошёл к каптане, в которой послы ехали. Из неё вылезал, позёвывая и потягиваясь, Лефорт.

   — Как спалось, Франц Яковлевич? — спросил Пётр.

   — Не очень, герр Питер. Возницын храпел так, что стенки дрожали, приходилось будить. А тут, едва задремал, стрельба началась. Что там случилось?

   — Разбойники коней чуть не покрали.

   — О-ля-ля. Но не покрали?

   — Нет. Одного Бухвостов с мушкета уложил. Другого вон вешают на воротах.

   — Гм, — хмыкнул Лефорт, глядя за спину Петра на ворота, на которых пока никого не было видно.

Из каптаны, кряхтя, выбрался Возницын.

   — Доброе утро, Пётр Алексеевич.

   — Доброе, Прокофий Богданович. Придётся тебе далее в другом возу спать, Прокофий, а то ты мне из первого посла скелет сделаешь.

   — Да уж лучше в избе вдругорядь лягу, тут на возу и не повернуться.

   — Ха-ха-ха, — засмеялся Лефорт, — когда Прокофий начинал ворочаться, каптана трещала, грозя развалиться.

Возницын посмеивался, беззлобно глядя на Лефорта. Пётр спросил:

   — Но ты-то хоть выспался, Прокофий?

   — Какой там, Пётр Алексеевич. Едва очи прикрою, Франц в бок тычет: не храпи, велит. А я и не храпел вовсе.

   — Храпел, храпел, — молвил Головин, выбираясь из каптаны.

   — Ну, Фёдор Алексеевич, я надеялся, хоть ты за старика вступишься, — нарочито обиделся Возницын.

   — Рад бы, Богданыч, но ты и мне спать не дал.

Так перешучивались великие послы, разминаясь после ночи. Лефорт вдруг спросил:

   — Герр Питер, а где ж тот разбойник? Не вижу.

Пётр оглянулся, на воротах и впрямь никто не висел.

   — Хых, канальи, куда они его дели?

   — Может, упустили?

   — Преображенцы-то? — Пётр увидел Меншикова, выходившего со двора через эти самые ворота. — Данилыч, в чём дело? Почему не исполнили мой приказ?

   — Исполняют, герр бомбардир. Вот на берёзу его повели вешать.

   — Но я же сказал на ворота.

   — Хозяин взмолился, на коленях просил: не надо, мол, на ворота.

   — Почему?

   — Он признал злодея, этот самый у него корову увёл, чуть самого не убил. Но, говорит, если на моих воротах повесите, то его приятели мне в отместку хату сожгут, да ещё и самого убьют.