Без четвертой стены - [82]

Да, она все помнила. Неверие Красновидова ужалило ее. И тогда и в этот раз. Свой — свою? Муж — враг? Изверился? Значит, и здесь, в Крутогорске, опять полурольки, эпизодики? Негодование поднималось на Красновидова. Все ей стало сразу ненавистным, чужим, не ее. Красновидова-Томская никогда не задумывалась над тем, что в театре положение завоевывается только трудом и отвагой. Есть Олег — и есть положение. И вот на тебе, пожалуйста! Проклятый Крутогорск! А если она провалит роль? Тогда что? Во вспомогательный состав? Служба в общем строю? Ксюшкины обеды, скитания по таежным поселкам на тракторах и вездеходах? Загубленная карьера, тоска, пустота и унижение? Нет, Красновидов, это не в ее планах.

Лежнев предугадывал: Линка может взорваться. Она сама видит, что срыв в роли целиком ложится на нее. Хотя к концу спектакля и выровнялась. Начнет сейчас оправдываться, сваливать на других, спорить. И только ведь с одной целью, чтоб потом в кулуарах не перемывали ей кости: мол, Красновидова, жена худрука, бездарна, режиссер, мол, с нею столько возился. Ах, Линка, Линка, ничего ты не постигла.

И он сказал:

— Вы зря, Ангелина Потаповна, расстраиваетесь. Могло, конечно, все полететь к чертям. Могло. Но не полетело. Вы рассеклись пополам, но нашли в себе мужество собраться. Если спортсмен на дистанции упал, проиграл то времени, но потом выложился, нагнал упущенное и к финишу прибежал первым — победа за ним сохраняется. Это относится и к вам. Опыт, цепкость, сноровка — не последние качества дарования. Вы их сегодня наглядно обнаружили.

— Целиком поддерживаю, — бросил реплику Борисоглебский.

Но Ангелина знала Лежнева: «Ух, хитрая лиса, мягко стелет… Воображаю, что он потом наплетет Олегу».

Она выслушала, отвернувшись, не отреагировав никак.

«Тебе же хуже, — подумал Лежнев. — Будешь упираться, себе навредишь. Я ведь не досказал: опыт, цепкость и сноровка да-алеко еще не дарование».

— Репетиция окончена, — объявил он, — спасибо всем. Завтра вы обживаете костюмы. В костюмах пребывайте весь день, походите по сцене, примерьтесь. В четверг прогон всего спектакля.

У гостиницы, выйдя неожиданно из темноты, Ангелину Потаповну остановил Томский:

— Ли-инка!

И заключил свою бывшую супругу в объятия. С неизменным бантиком, чуть подвыпивший, с пыльником через плечо, Томский был приподнято возбужден.

— Не рада? Я же такого крюка дал, чтоб с тобой повидаться. Ты похорошела. В глазах молнии. С репетиции? Какую рольку, кого изображаешь?

— Откуда ты? — спросила она.

Молнии в глазах остались еще после репетиции и обсуждения, настроение было неважное.

— Сейчас из Омска. Пролетом. Гастроли, Линка. Успех, значит, аншлаги, красная строка. Отличная подобралась бригада. И заработал, и насладился. Сорок норм в месяц, представляешь? И вот решил, значит, дай проведаю. Оставил группу и, как бедный Чацкий, к твоим ногам. Прогонишь?

— Я-а-а… — начала было Ангелина Потаповна, но Томский не дал ей сказать:

— Понимаю, Красновидов прогонит? Его право… Вид у тебя уставший. Трудитесь, академики? Молодцы. Преклоняюсь, но не завидую.

— Остановись, — сказала она, — завидовать нечему. Ты давно приехал?

— Я прилетел, Линка, — ответил он и закурил. — Чемодан в номере у Стругацкого. Сенька зол. Даже руки не подал. Что с ним?

— Рвется на место Олега, — сболтнула она.

— Да? Зама-ах. Ну-ну.

— До завтра. — Ангелина Потаповна протянула ему руку. — Мне нездоровится, я хочу спать.

…Представитель из главка в сопровождении инспектора областного управления культуры по-хозяйски вошел к Рогову в кабинет. Бесцеремонно сел, положил на стол командировочное удостоверение, снял шляпу, надел ее на коленку.

Инспектор сел в сторонке.

Петр Андреевич из-под очков вглядывался в лицо гостя, старался уловить, с добром приехал или без предисловий начнет пушить и выговаривать? Глаза у гости, ленивые и бесцветные, мерцали сквозь реденькие ресницы. Брови перышками, вздернуты на лоб. Лет ему на вид не то сорок, не то двадцать пять — не поймешь. Лицо серое. С дороги-то, видно, хотелось ему скорее разуться и прилечь. Гость молча оглядывал кабинет.

И Рогов молчал. Тогда заговорил сопровождающий:

— Мы, Петр Андреевич, сложным путем к вам добрались.

— Почему же сложным? — спросил Рогов.

— Алексею вот Алексеевичу захотелось побывать в Тобольском театре-теремке, посмотреть, как там идут дела. Репертуар, труппа. Касса. Ну, и так далее. Так в Тобольск вот ехали на поезде, а оттуда решили по Иртышу, да пароход на двенадцать часов что-то задержался, какой-то вал чинили. Подустали в дороге.

— Чаю могу предложить, — сказал Рогов, — с хлебом.

Он опять изучающе посмотрел на молчавшего представителя.

— А насчет жилья так: у нас заказы на гостиницу дают за трое суток. Очень большой наплыв: геологи, строители. Целые экспедиционные партии, так что не обессудьте, надо было из Тюмени звоночек. Мол, так и так. И заказали бы номер… Вы, Алексей Алексеевич, надолго?

Рогов не сводил взгляда с представителя. У того глаза округлились.

— Как же? Где же отдохнуть?!

— Вы надолго? — еще раз спросил Рогов.

— Пока не закончу.

— Тогда-а… — Рогов улыбнулся пришедшей на ум мысли, — тогда могу предложить вам одну из гримуборных, поставим койку. Только не курить, строение, сами понимаете, театр.