Без четвертой стены - [83]

— Ка-ак?! — сорвался с голоса представитель. — Мне гримуборную?

— А чё? — беспечно молвил Рогов. — Пока устроитесь в ней, а там, как дадут добро на номер, мы вас переместим в гостиницу. Сейчас-то, думаю, в рабочий-то день поработаем?

Представитель вскочил со стула, вздел на затылок шляпу, повернулся к сопровождающему:

— В горком!

И выкатился из кабинета. Сопровождающий следом.

Рогов пожал плечами.

Через два часа представитель вернулся. Без сопровождающего. Без шляпы. Галстук на стороне, ворот расстегнут.

— Жара у вас какая, — прожужжал он, — а еще Сибирь называется.

«Да он, поди, неумен, — подумал Рогов. — И где его черти два часа носили? Чем его там ошарашили, что он такой побитый?»

— Так как же? — спросил тот, упершись руками в колени.

— Не понимаю? — взглянул с деланным вниманием на пришельца Рогов.

— В нарочных нуждаетесь, в курьерах?

Представитель никак не мог настроиться на деловой разговор, его распирало повздорить, взять Рогова на испуг. Периферийные театральные работники, как водится, дрожат перед налетами из высших инстанций.

Театральное дело в провинции поставлено слабо, терпит убытки. Выкручивайся сам как знаешь, о помощи и не мечтай. А прицепиться ко всему можно. Руководство сверху заливает горящие театрики дождем циркуляров, приказов, инструкций. А уж если такой случай, что гость из главка, ну, тогда держись, не иначе как с нахлобучкой. Рогов не дрожал, не жаловался, не требовал. Ничего. Сидел и смотрел на гостя независимо.

— Почему не явились на вызов в главк? — наседал представитель.

— Так ведь конец неблизок, минимум трое суток потеряю, — спокойно ответил Рогов, — а дел по горло. Видите, театр ремонтируем, спешим к открытию сезона.

— Открытия не будет, — объявил представитель тоном циркового шталмейстера.

На Рогова вдруг нашло шаловливое настроение. Ему захотелось поиграть: с подобными курьерами надо становиться на одну ступеньку, у них от этого спеси прибавляется, куражу.

— Почему же это открытия не будет? — спросил он.

— Вам было предписано явиться в главк, так?

— Так.

— Почему не явились?

Завел сказку про белого бычка. Рогов улыбнулся.

— Дела-с, уважаемый, дела-с.

И с неподдельным сожалением подумал: «Делать тебе нечего, командировочный, не знаешь толком, зачем приехал, перепуган, неосведомлен…»

Командировочный потребовал показать ему сметы, график ремонтных работ, ведомости на зарплату, счета, наряды. Уже по тому, какие данные его интересовали, Рогов понял: на крутогорский театр кто-то капнул.

— Вот что, — представитель сложил все папки и бумажки в стопку, похлопал по ним ладонью, — все это я забираю с собой.

Рогов присвистнул.

— Как это так, вы забираете?

— А так, — безапелляционно ответил тот и еще раз хлопнул по папкам.

— А я вам их не дам. И вот что. Приехали вы сюда, уважаемый, зря проводить время. За времяпрепровождение денег не платят.

Рогов полез в стол, достал его командировочное.

— Если вы имеете целью лишь попугать нас и напустить пыли, командировка ваша, получается, не имеет цели. А значит, и командировочное удостоверение я вам не отмечу, препровожу его в отдел культуры, а вас, дорогой, к секретарю горкома партии товарищу Бурову.

Услышав фамилию Бурова, Алексей Алексеевич привстал.

— Он разобъяснит вам все досконально.

— Я только что был у Бурова, — сдаваясь, признался тот.

— А-а. Тем лучше, — улыбнулся Рогов. — Значит, вы уже знакомы? Зайдите вторично, я его предуведомлю. А сейчас простите. Татьяна Леонидовна! — позвал он Могилевскую.

Могилевская появилась в дверях.

— Соединитесь с Сергеем Кузьмичом, пусть примет вне очереди, если возможно. И препроводите товарища до горкома, он в Крутогорске впервые, может заплутаться. Честь имею.

Когда Татьяна Леонидовна прикрыла за представителем дверь, Рогов снял трубку:

— Девушка, свяжите меня с Буровым.

Вечером, в ресторане «Ханты-Мансийск», что напротив кинотеатра «Сибирь», сидели в дальнем углу за столиком Томский и Ангелина Потаповна. Томский был уже под хмельком, Ангелина Потаповна пила мало, но много курила. Ласковый, утихший Томский положил ей руку на шею.

— Линуля, Линуля, ты до сих пор меня так и не распознала, — шептал ей Томский. — Кривляюсь я. Вся моя фанаберия, геройство — дешевый фарс. А почему? Можешь ответить? Молчишь?.. — Он нежно сжал ей пальцами шею. — Не могу тебя забыть.

Ангелина Потаповна посмотрела на нетрезвого своего бывшего. Вяло отозвалась:

— Болтаешь ты все.

Томский оживился.

— Болтаю? Нет, Линуля, не болтаю. Пуст, как скорлупа. Вот и паясничаю. Веришь?

— Нет.

Ангелина Потаповна посмотрела на Томского безразличными глазами.

— Мне сегодня очень плохо. И одиноко. Я боюсь одиночества, Том.

Томский оживился еще больше.

— Том?

Он запрокинул назад голову, унесся в сладкие воспоминания.

— Ско-олько лет я не слышал этого «Том». Ты одна меня так называла. Помнишь: не надо этого длинного «Томский», ты будешь Томом. Помнишь?

— Я все помню.

— Что с тобой, Линка, скажи! Скажи, я один пойму тебя.

Теперь она задумчиво и горестно посмотрела на Томского. Невесело улыбнулась.

— Мы с тобой одного поля ягоды, вот что я начинаю понимать. Оба бездарны. И все средства у нас хороши, лишь бы существовать.