Без четвертой стены - [72]

Святополк тихонько прикрыл дверь «спальни».

КАРТИНА ВТОРАЯ

Поднявшись раньше всех, Красновидов спустился по ступенькам и окунулся в необозримую, залитую утренними лучами, степь. От земли вместе с ароматом немудреной растительности исходила ласковая прохлада. Чем дальше он удалялся от Аманкарагая, тем тише становилось все вокруг. Ни петушиного крика, ни лая собаки. Покой.

Но неспокойно было на душе у Олега Борисовича. Думы о театре, о студии не выходили из головы. Виктор Иванович Валдаев прав: оставлять начатое дело на целый месяц — непозволительно. Дата премьеры «Своих людей» отодвигается. Теперь уже на октябрь. Оформление, финансы, нехватка рабочих сцены, костюмы к двум спектаклям.

«Разведчица Искра» стоит у Валдаева в проекте репертуара театра, но Красновидов уже и не помышляет, ни письменно, ни устно, заводить разговор о третьем спектакле в ближайшее время.

А «Искра» не идет из ума.

Перед глазами всплыл образ Веры Тимофеевны, спасшей его в самую трудную минуту жизни. «Двенадцать… что я?.. Уже тринадцать лет отдаляют от тех дней. Кто мог подумать, что оба мы выйдем из войны живыми. Ходим, дышим, работаем. Какая она теперь?»

Года через два после войны Вера Тимофеевна сама разыскала Красновидова. Пришла на спектакль. После спектакля он проводил ее до дому, она пригласила его к себе. Вспоминали встречу в сорок третьем, она приоткрыла кое-что из того, что ему не было известно: еще до войны, закончив Институт иностранных языков, была переброшена в Германию. Работа в гестапо, связь с партизанским отрядом, которым командовал Бойкий. Сотрудничество с Флейшером. Матерый нацист Флейшер, провалив несколько операций по уничтожению отряда Бойкого, попал в немилость. Опальное положение Флейшера позволило Искре держать его в страхе. Вскоре после спасения Красновидова Искра навела отряд Бойкого на карателей. Немецкая рота была окружена и захвачена партизанами. Партизаны Бойкого помогли Искре перейти линию фронта. Через год, при отступлении немцев из города, Искра вышла на Флейшера. Они договорились: рано или поздно Флейшер о себе заявит. Пароль все тот же: «Флейшер — Искра».

Сидели они в этот вечер долго. Красновидов рассказал Вере Тимофеевне и о себе. Ранение. Долгие месяцы госпиталя. Возвращение в театр. За исполнение ролей в пьесах о Великой Отечественной войне представление к званию народного артиста РСФСР…

Красновидов только теперь вспомнил, что мысль написать пьесу родилась именно в тот вечер. Теперь он должен припомнить все мельчайшие подробности, воспроизвести трудную фронтовую жизнь Веры Тимофеевны, его самого, товарищей по оружию.

Олег Борисович брел по притихшей от начинающегося зноя степной целине. Неумолчно, однообразно и успокаивающе щебетали быстрокрылые пичужки, а высоко в розовато-голубом небе царственно-вольно парили два орла.

Далеко у самого горизонта тарахтел трактор, черным жучком полз по степи, вспарывая ей пересохшую жесткую кожу. Тарахтел трактор-жучок на горизонте: та-та-та-та-та, — и серовато-желтая степь, подернутая маревом, казалось, чадила.

И вставали перед ним миражи, сначала далекие, расплывчатые. Приближаясь, они явственней вырисовывались, становились узнаваемыми, реальными.

Та-та-та-та-та…

Пулемет!

И зной обернулся вдруг леденящим сердце ознобом, а степь взрывалась уже не плугом, а фугасами, и летали в небе не орлы, а двухмоторные стервятники.

Он не мог уже установить ту грань, когда кончался факт и начинался вымысел пьесы, что было правдой, что — плодом его фантазии, и то и другое для него стало сейчас одинаково живым и одинаково волнующим.

Взрыв.

Падают, не добежав до окопа, люди, и кипят на ржавой сухой траве красные дымящиеся цветы. И звенит уже степь не птичьим щебетом, а свистом мин, осколков, шрапнели.

Лейтенант Красновидов возвращался из разведки, спешил доставить в штаб с трудом добытые сведения, но внезапное контрнаступление противника сбило его с пути. Сейчас только бы добежать до леса. Проклятый пулемет! Строчит откуда-то беспрестанно, рассчитанно короткими очередями. Еще сто метров… Из соснового бора тянет уже разогретой солнцем смолой… Добежал, спасся. Что-то скребнуло по спине. Он дотронулся до поясницы, и рука тут же омылась кровью. Досада какая, у самого леса… Надо было ползком, ползком… Поторопился… Ух, как саднит. Прилечь бы… И скорее дальше, в штабе ждут.

Преодолевая путаницу мыслей, лейтенант открыл глаза. Принудил себя вспомнить, как все произошло? Когда он потерял сознание, кто его подобрал и приволок в этот подвал? Темно. Лишь откуда-то сверху сквозь щель просачивался свет. Воняло сыростью и квашеной капустой. Он заставил себя приподняться, но в пояснице хрустнуло, сломило его пополам. Гимнастерка, затвердев от крови, невыносимо давила, точно с другого плеча.

По хате ходили. Гадко ругаясь, немец кому-то угрожал расстрелом. Ему отвечал женский голос. Красновидов прислушался. На отличном немецком языке женщина сказала: «Найн, найн, герр Флейшер, хир зинд кейне руссе» («Нет, нет, господин Флейшер, здесь нет русских»).

Топот, еще голоса, и все стихло. Женщина спускалась в подвал.

— Вылезай!

С трудом вытащила его из-под пола, усадила за стол, пристально и с интересом разглядывала. У нее измученное лицо, на вид лет тридцать, прядь волос выбивается из-под косынки, на губах потаенная улыбка — то назревает, то прячется в уголках рта.