Без четвертой стены - [31]

— Вам телеграмма. И газеты, вы просили. Вот сдача. — Она положила ему на ладонь два рубля с копейками.

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ЗАДЕРЖИВАЮТ ЖЕНЫ ИНФАРКТ ЖДЕМ СЕРЕДИНЫ МАЯ СЛУЧАЕ ОБЛЕГЧЕНИЯ ВОПРОС ВОЗОБНОВИМ = ВАЛДАЕВ.

Час от часу не легче! Он лег не раздеваясь на постель и пролежал до вечера. Ни думать, ни делать что-либо не мог. Опять постучали, он не отозвался. Еще раз постучали, настойчивей. Красновидов пошел открывать. Рогов.

— Заболел? — взволнованно спросил Петр Андреевич. — Суме-ерничаешь? Зажги свет-то. — И сам повернул выключатель.

На Красновидове лица не было. Седеющая прядь волос свисла на лоб, на глаза. Щеки впали, от ноздрей, обогнув рот, к подбородку тянулись линии морщин, он зябко поеживался. Рогов почти вскрикнул:

— Что с тобой?

Красновидов показал телеграмму. Рогов накинул на нос очки.

— Да-а, — произнес он, — на Эллу Ивановну это непохоже. Такая крепкая… Сколько ей?

— Не знаю, — потусторонним голосом ответил Красновидов, — лет тридцать пять.

— Молода-ая.

Но Петр Андреевич, чуткая душа, догадывался, что мрак на Красновидова исходит не только от телеграммы. Тут что-то такое еще.

— А ну выкладывай, — встряхнул он Олега, взяв за руки повыше локтей, — говори как на духу, что там еще у тебя.

Красновидов сел на кровать, закрыл глаза и холодно, беспощадно резко процедил сквозь зубы:

— Ты пока уйди. Уйди пока.

На следующее утро пришла сестра Рогова, Наталья Андреевна, принесла еду, пачку чая и записку от брата. Олег прочитал:

«Тебе плохо, значит, нам обоим плохо. Тебе хорошо — обоим хорошо. Или все пополам, или дружба врозь. Рогов».

Красновидов, ничего не говоря, выдвинул ящик стола, извлек оттуда папку, на которой его рукой было написано: «Разведчица Искра».

— Вам, может быть, врача, Олег Борисович? — спросила Наталья Андреевна.

— Нет, спасибо. Передайте, пожалуйста, это, — он вручил ей папку, — Петру Андреевичу. Пусть прочтет.

Когда Наталья Андреевна ушла, он долго слонялся по номеру, подходил к столу, брал в руки телеграмму от Валдаева и много раз ее перечитывал, будто ожидал, что каким-то образом это страшное слово «инфаркт» исчезнет, лег на кровать, листал газеты, рассеянно пробегал глазами по статьям. Содержание почти не схватывалось, и он перечитывал одно и то же дважды. «Горняки Кемерова досрочно…» «Бомбардировщик с опознавательными знаками США… катастрофу… атомный груз в районе… Расследованием установлено…» Сведениями о целинных и залежных землях переполнены все газеты: «Первая целинная весна в Казахстане… горячая пора… К севу готовы». «Тысячи целинников… разных городов осваивают бескрайние просторы алтайских степей… юноши и девушки из Крыма, демобилизованные воины… с танка на комбайн».

Прочитал слово «Тюменщина» — заинтересовался. «Березовское месторождение газа… промышленная мощность достигла… Геологи ищут нефть… непроходимые топи… Недра Западной Сибири буду распечатаны». На последней странице «Правды» махнул сердитый фельетон о стилягах. А мысли все об одном, все об одном. Сложил газеты, встал, подошел к окну. Подумал: он здесь уже без малого месяц. Приехал — была зима, а теперь, гляди, отгудели колючие ветры, не дымят так дружно печные трубы над Крутогорском, сбежали с холмов в овраги талые воды. Скоро, поди, Иртыш вздрогнет, сбросит лед и двинет в поймы большой водой. Кустарники закучерявились мелкими листочками. А из окна был виден всего лишь гостиничный двор, фанерные коробки, бочки; ржавые, отжившие свой вес, койки; он словно глядел сквозь все это, сквозь двор и складской сарай и кому-то шепотом диктовал: «В воздухе еще носились запахи подснежной прели, на зорях оконные стекла заметывало легким узором морозца, но належавшаяся до устали под тяжелым снегом земля расправлялась, взбухала, подставляя бока свои щедрому, но недолгому жару батюшки-солнца».

Подумал о Лине, и сразу будто еще один камень лег ему на грудь, стало тяжелее дышать. Кому, как не ей, надлежало быть сейчас рядом? Ну почему пачку чая должна приносить Наталья Андреевна, а не жена? Почему тяжесть, которая так гнетет его эти дни, охотно берется разделить Рогов, а не жена? Олег Борисович чувствовал, как у него пересохло в горле, точно там ваты комок застрял и не давал возможности ни глотать, ни дышать. Он то и дело порывисто оборачивался, прислушиваясь к шагам в коридоре, и все ждал, что вот-вот опять постучат в дверь и преподнесут ему еще какой-нибудь сюрприз.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Ангелина Потаповна приехала после майских праздников. И телеграмма от нее пришла утром в день приезда. Рогов тут же послал на аэродром машину с сопровождающим. Как назло, еще с ночи ударил мороз и повалил снег, явление странное и неожиданное — обычно в этих местах весна берется дружно. Все кругом стало белым-бело.

В номере у Красновидова было холодно, сквозь щелки в окнах дуло, паровое отопление — чертов закон мерзопакости! — отказало. Красновидов кутался в шубу, надел бурки. Времени уже второй час. Красновидов измерзся, на электроплитке который уже раз закипал чайник. Ни машины, ни сопровождающего, ни Ангелины.

За дверью послышался говор, стук в дверь — и на пороге наконец-то показались трое: Ангелина, сопровождающий и Могилевская. Могилевская была одета по-спортивному, с явным расчетом на весенне-летний сезон. Вид у Могилевской плачевный, она держала у носа платок. Из носу текло. Ангелина Потаповна, не отличающаяся выдержкой, подливала масла в огонь: