Без четвертой стены - [109]

Он не снимал немецкого мундира до ухода из театра. Посторонний посетитель, встречаясь с ним, робел, а Валдаев, знакомясь, иногда представлялся: Тышлер.

Дорофей Лукьянов вместе с Борисоглебским переписали роль старшины Ивана Кумейко. Да, собственно, не роль — эпизод, несколько минут присутствия на сцене в первом акте и жестокая схватка с Искрой — во втором, тоже накоротке, почти проходно. Курносый, широколицый сибиряк, недавно еще слесарь шестого разряда, ныне студиец Дорофей Лукьянов под присмотром режиссера играл стремительно, на одном дыхании. У дочерей Искры (Алиташовой, Рябчиковой и Семеновой) найден характер, выверены смысловые нагрузки, линии поведения. Готовя постановку к первому прогону, Красновидов почти не верил: неужто плод его многолетнего труда подходит наконец к завершению? Выстроив спектакль постановочно, он вплотную занялся выверкой идеи пьесы. Она постепенно отслаивалась из вороха материала, концентрировалась на самом важном: непокоренность. Всесилие воли Человека, миссия Человека — миссия Народа.

И еще он думал о нашем солдате. Вот здесь он не скупился на подробности, не игнорировал детали. Но обобщал их. В Искре, в Максиме Кучерове, в старшине Кумейко. Во многом помог собственный опыт окопника.

Не раз вспоминалось состояние бойца во время артиллерийской подготовки. Все в тебе сжимается тугой пружиной: воля, злоба, боль за погибших, память о родных, обо всем, что было  д о  т о г о, там, что называлось жизнью. Артподготовка! Емкое, внушительное даже в этой сокращенности, слово, исполненное сосредоточенности и святого волнения.

А перед этим — кругом будто все вымерло. Команды шепотом, в траншее звенящая тишина. Молча едят, молча курят в рукав, молча бреются, ритуально извлекается из вещевых мешков смена чистого белья. Еще и еще раз повторяется про себя боевая задача, еще раз проверяются прицелы, наличие боеприпасов. Тишина длится долго, целую вечность, она напрягается, и, кажется, нет больше сил — вот-вот, не дождавшись команды, сорвешься, откроешь огонь, услышишь горячащий кровь грохот орудий. И разрывы. Бесконечные, неисчислимые. И содрогание земли, и пороховой дым. И охрипшее — почти стон, почти вопль: «Ого-онь!..» Состояние, сравнимое разве только с днями, когда актер, после долгих месяцев напряженной работы, оказывается перед фактом: завтра — премьера.

Артподготовка.

Красновидов, готовясь к прогонам, придумал ввести этот термин в театре: еще один психологический допинг, тем более что пьеса военная и военный термин АРТподготовка созвучно расшифровывается, как подготовка АРТистическая.

Это уже известно, актеру всегда не хватает одного дня, начинается нервотрепка, какие-то досадные накладки, срывы. Премьера зачастую становится голгофой для артистов. Чтобы снять напряжение, в распорядке выпуска спектакля Красновидов установил три дня предстартовой АРТИСТИЧЕСКОЙ ПОДГОТОВКИ. На доске приказов была вывешена памятка:

«ВНИМАНИЕ! АРТПОДГОТОВКА, ВЕСЬ АКТЕРСКИЙ СОСТАВ ПОСЛЕ ГЕНЕРАЛЬНЫХ РЕПЕТИЦИЙ ПОЛУЧИТ ТРИ ТВОРЧЕСКИХ ДНЯ. УСПОКОИТЬСЯ, ПРОВЕРИТЬ СЕБЯ ПО ВНУТРЕННЕЙ ЛИНИИ, РАСПРЕДЕЛИТЬСЯ В РОЛИ, СОСРЕДОТОЧИТЬСЯ. ПОМНИТЬ: ПРЕМЬЕРА ДЛЯ АКТЕРА — ПРАЗДНИК».

В дни артподготовки приехали гости из других городов. По Крутогорску были выклеены рекламы:

«Ближайшая премьера «Разведчица Искра». Автор Олег Красновидов. Постановка Олега Красновидова».

В эти дни в апартаментах дирекции, месткома, партбюро необычная тишина. Говорили на пониженных тонах, телефонные разговоры кратки: «да», «нет», «у нас премьера». Театр словно опустел, обезлюдел, замер. Концентрация сил перед важным событием: родится на свет произведение искусства.

И день настал. До поднятия занавеса не часы — минуты.

Актеры в своих уборных. Гримируются, одеваются. Сцена готова, заведующий постановочной частью, реквизитор, бутафор, художник последний раз проверяют, все ли на месте, все ли в порядке.

В театр пришел Красновидов. Свеж. Бодр. Под глазами мешки. Выдают, проклятые: три ночи артподготовки провел без сна. Ни с кем не общался. По вечерам к нему домой заходил только директор. На несколько минут. Мелкие детали, кое-какие вопросы.

Полчаса до начала спектакля. Красновидов внешне спокоен, улыбчив, мягок. Говорит о делах отстраненно, словно он к «Искре» не имеет никакого отношения. И вообще никакой премьеры никогда не состоится. Но актеров проведать необходимо. Традиция.

Зашел в уборную к Ермолиной.

— Все хорошо. Лидия Николаевна?

— Финал покажет, голубчик.

— Самочувствие?

— Вся горю… Не волнуйтесь, голубчик. Гореть — наша доля.

У Шинкаревой.

— Все хорошо, Ксюша?

— Я счастлива… Волнуетесь?

— Очень.

— Хорошо! Вы сегодня именинник. С премьерой вас.

— И вас, Ксюша.

У Изюмова.

— Поздравляю, Роман, с дебютом. Держись. Все будет в порядке.

Роман был уже Максимом. Военная форма, вылинявшая на солнце, соленые разводья под мышками и у воротника. Запыленные сапоги. Ввалившиеся небритые щеки, в глазах злоба и решительность, губы плотно сжаты. Когда Красновидов вошел, он на секунду отвлекся, взглядом показал, что все слышал, и снова отвернулся к зеркалу, смотрел на себя в гриме.

Худрук у студийцев в общей гримуборной. Тишина, расселись по углам, сосредоточены и напряжены. Пугливо смотрят на вошедшего.