«Бесы» вчера и сегодня - [19]

^{8}

На этом основании Шигалев категорически отказывается участвовать в убийстве и уходит из парка от места готовящегося преступления. Обоснование им этого поступка повторяет мысли, которые писатель неоднократно высказывал в своих письмах. Одни только эти строки подтверждают, что Достоевский высмеивает на своих страницах вовсе не социально-революционное движение, а самозванцев и лицемеров, которые лишь пускают пыль в глаза, а на деле имеют мелкие, грязные и честолюбивые цели.

Главные герои романа, узнав ближе Петра Верховенского, также склонны больше признать в нём авантюриста, чем революционера. Ставрогин называет членов его кружка «угрюмыми тупицами», Степан Трофимович Верховенский считает сына «вольнодумцем от подлости», а его деятелей «подлецами и подмётчиками».

Шатов говорит своей жене, которая упрекает его в измене общему делу:

«Кого же я бросил? Врагов живой жизни; устарелых либералишек, боящихся собственной независимости; лакеев мысли, врагов личности и свободы, дряхлых проповедников мертвечины и тухлятины. <…> А главное, везде мерзавцы и мерзавцы»^{9}.

Так характеризует своих бывших соратников Иван Павлович Шатов — один из немногочисленных положительных героев романа, к которому автор относится с явной симпатией. Напомню, что прототипом образа Шатова был убитый Нечаевым студент Иван Иванов. Характерно, что о революционности Петра Верховенского и его группы Достоевский говорит только в ироническом тоне.

Как показывают подготовительные материалы к роману, — переписка писателя, его мысли по этому поводу, — он старался быть максимально объективным в описании Нечаева. В процессе суда над нечаевцами его участники разошлись в оценке подсудимого как личности и как революционера. Если защитник В. Д. Соколовский доказывал, что Нечаев «ничтожная на самом деле личность», и что он видит в нём «человека с болезненным самолюбием»^{10}, то адвокат В. Д. Спасович сравнивал его со сказочным героем, который задумал создать о себе легенду, «сделаться мучеником и прослыть таковым на всю землю русскую…»

«Средством для достижения этой цели, — говорил Владимир Данилович Спасович, — стала ложь, к которой он стал относиться почти как к искусству. <…> Этот страшный, роковой человек всюду, где он ни останавливался, приносил заразу, смерть, аресты, уничтожение»^{11}.

Подсудимый и участник преступления Алексей Кузнецов показывал, что Нечаев «о положении народа говорил со страшным энтузиазмом и видно было, что во всяком его слове была искренняя любовь»^{12}. Другой свидетель убийства Пётр Успенский тоже находился под воздействием чар Нечаева и считал, что тот «обладал страшной энергией и производил сильное впечатление на лиц, знавших его. <…> Он был верен своей цели, очень предан своему делу и личной вражды ни к кому не имел»^{13}.

Напротив, третий подсудимый Иван Прыжов, находившийся в гроте вместе с остальными преступниками, в своих показаниях не восхвалял Нечаева, которого он знал под фамилией Павлов, а отмечал, что тот чувствовал к убитому личную ненависть. Иванов не желал подчиниться железному характеру Нечаева и ему постоянно противоречил. Нечаев сам говорил об этом, и Прыжов «уговаривал Иванова подчиниться Нечаеву»^{14}. «Кузнецов, Прыжов и Николаев объяснили своё участие в убийстве Иванова тем, что их отказ неминуемо повлёк бы за собой месть со стороны Нечаева и они боялись сами быть убитыми»^{15}.

Кузнецов Алексей Кириллович

(1845–1928) — революционер, краевед. За участие в убийстве студента И. Иванова был отправлен на каторгу на 10 лет. В годы ссылки в Сибири много занимался краеведением, открыл десятки археологических памятников в окрестностях Читы

Ещё один из подсудимых, член нечаевского кружка Георгий Енишерлов также признавался: «Я находил всегда Нечаева в озлобленном и скептическом настроении человека, которому не удалось предпринятое дело, который не услышал сочувственного отклика. По его выражению русское общество состоит из холопов, в которых не вспыхнет революционная искра, как бы её не раздували»^{16}.

Создавая в романе образ Петра Верховенского, Достоевский старается избежать этих крайне противоречивых оценок Нечаева. Если писатель нередко и использует те факты, в существовании которых он не уверен, то говорит о них предположительно, либо только намёками от лица Хроникёра или других персонажей романа. Такая недосказанность остаётся, например, в объяснении причин убийства Шатова: то ли из-за личного оскорбления, нанесённого когда-то Шатовым Верховенскому, то ли из-за ожидаемого предательства. Так, Кириллов упрекает Верховенского, что тот убил Шатова из мести: «Это ты его за то, что он тебе в Женеве плюнул в лицо!». — «И за то, и ещё за другое. За многое другое»^{17}, — неопределённо признаётся Верховенский.

Также неопределённо и с сомнением говорится о связях Верховенского с Интернационалом. О связях же Нечаева с Бакуниным Достоевский знает определённо и также определённо пишет в записных тетрадях от лица Хроникёра: «Я там их дело не знаю в Швейцарии, но сущность направления, философии, смысл действий определены у меня верно: за это ручаюсь»